1948 год был поворотным в культурной истории человечества: появилась статья «Математическая теория коммуникации» [Shannon 1948]. Она считается основанием теории информации. И в этом же году вышла книга Винера с изложением идей кибернетики [Wiener 1948]. C тех пор центральным понятием века стало понятие информации.

<em>Информация и идентичность</em>. Для использования информации в хозяйственной жизни определяющим являются два фактора: а) ее производство в данном месте и времени; б) ее использование в надлежащем месте и времени. Первый из этих двух факторов обеспечивается предметной деятельностью, для второго же фактора необходимо создание социально-исторической идентичности [Гараи 2010]. Идентичность сопряжена с языком. Текст выступает носителем информации. В то же самое время информация сопряжена с логической структурой значений, которая задает образец для структуры идентичностей. В силу этого информация и идентичность взаимно дополняют друг друга. Поэтому как только обнаруживается, что теория информации эффективно работает в психологии и в экономике [Stiglitz 1945], можно с уверенностью предсказать, что теория идентичности также будет эффективна в этих областях. Это и привело за последнее время к появлению экономики идентичности [Akerlof, Kranton 2010; Garai 2017].

Что касается самой теории идентичности, то ее появлению способствовали две тенденции XX в.: практическая – развертывание второй модернизации; и теоретическая – разработка квантовой механики. Под модернизацией подразумевается тенденция вовлечения хозяйственно-общественной системой в производство условий ее выживания и прогресса, а не просто их потребление в таком виде, как они заданы в природе. Вторая модернизация – это производство не только объективных, но также и субъективных условий [Garai 2017]. Вторая модернизация – производство в качестве субъективных условий не только знания-умения, но также и социальной идентичности.

Что касается другой тенденции, способствовавшей появлению теории идентичности ‒ это логика квантовой механики, которая принципиально отличается от логики классической механики. Последняя выражена в законах Ньютона. Логика классической механики, которая mutatis mutandis перенималась всеми классическими естественными науками, имеет особенности. Каждая отдельная наука выделяет центральный объект изучения, определяет границы, отделяющие этот объект от внешнего пространства, выявляет силы, воздействующие на объект извне, раскрывает внутренние факторы, которые модифицируют эффект воздействия внешних сил. При этом внутренние факторы понимаются как характер объекта, внешние же силы – как причины, вызывающие эффект. Это проявление причинности происходит в абстрактном пространстве-времени. На основе этой логики классические естественные науки предполагают специфические объяснения. Так поступает механика, когда имеет дело, например, с исследованием волн: не случайно Ньютон дает свету корпускулярную интерпретацию. В биологии причинное объяснение опосредуется телеологическим (дарвинизм). Психология самым явным образом в бихевиористском варианте, и намного более замысловато в когнитивистских, психоаналитических или социально-психологических теориях колеблется между причинным и телеологическим объяснением. Это колебание чаще всего выступает в форме дискуссии энвайронментализма и нативизма.

В рамках причинной логики или же телеологической логики дарвиновского толка психология может достигать блестящих исследовательских результатов. Они были представлены, например, на XVIII международном психологическом конгрессе (Москва, 1966). Однако десять лет спустя, на международном психологическом конгрессе в Париже президент Конгресса Поль Фресс (Paul Fraisse) констатировал, что психология оказалась в беспрецедентном кризисе. И действительно, этот кризис продолжается уже полвека. С точки зрения П. Фресса психология находится в эпицентре научной революции (в смысле Т. Куна). Мы, сказал Фресс, находимся в поиске новой парадигмы, так как поведение оказалось только сырьем психологического исследования, а его реальным предметом выступает человек. Мы видим, что фокус исторического и научного интереса смещается на человека. Актуальность такого рода подхода для психологии и социологии подчеркивается также тем, что практически в то же время была выдвинута программа мультидисциплинарного исследования человека в такой далекой от психологии сфере, как экономика. Экономист Джордж Акерлоф в нобелевском интервью сказал, что в то время, как многие экономисты связывают экономику и поведенческую психологию, он как экономист заинтересован в том, чтобы его коллеги черпали идеи также из социологии, антропологии и других областей науки о человеке. По мнению Акерлофа, мы не должны иметь отдельные социальные науки, каждая со своим подходом, у нас должна быть одна единая социальная наука. Как и многие другие, он понимал эту науку в качестве синонима науки о человеке. Наука о человеке включает в себя и герменевтические дисциплины. Уже в силу одного этого обстоятельства невозможно усматривать в логике классических естественных наук средство для работы в области наук о человеке. Между текстом и его значением никак нельзя усматривать ни причинную, ни телеологическую связь, в то время как причинная и телеологическая связь, работающая в общественных структурах, опосредована идентичностью деятелей.

Как же изменяются перспективы науки о человеке с возникновением постклассической логики, использующейся в квантовой механике? Когда этот вопрос возник, то первые ответы попробовали найти в исследованиях, проводившихся в зоне порядка величин, соизмеримых с размерами элементарных частиц [Penrose 1989]. Поскольку же речь идет о таких – человеческих – феноменах, в мире которых детерминирующую роль играют духовные факторы, не относящиеся к res extensa (используя декартовскую терминологию), рассуждать о структуре макро- или микро-частиц не имеет смысла. Однако, можно исследовать, к каким структурам современная физика применяет постклассическую логику, и попытаться выяснить, можно ли эту логику использовать также при изучении человеческого мира.

В основе такой логики лежат, во-первых, принцип корпускулярно-волнового дуализма; и, во-вторых, принцип предопределенности массой структуры пространства-времени, которая, в свою очередь, определяет движение массы. При этом первый принцип имеет силу в микромире квантовой теории, второй же – в мире теории относительности. Эти две теории соперничают друг с другом просто потому, что их валидность соотносится с мирами разных масштабов. Современные разработки постклассической теории идентичности применяют логику, исходящую из вышеприведенных принципов, к миру антропологического масштаба.

Возникает вопрос: может ли такой подход что-нибудь добавить к пониманию исследуемых аспектов в различных науках? Станет ли проще с помощью логики такого типа понять природу (естествознание), общество (общественно-исторические науки), творческие индивидуации (лингво-культурологические науки) и обобщения (философско-логико-математические науки)?

На эти вопросы можно дать утвердительный ответ, так как объекты перечисленных семейств наук имеют общий знаменатель: идентичность. И наоборот, субстанции этих идентичностей разные. Для природы это – свойства отдельных видов одушевленных и неодушевленных существ. Эти существа представляют собой временно-пространственные структуры, жестко отграниченные от других структур времени-пространства, в то же время создавая с ними мета-структуры. Для общественно-исторического мира это – статус отдельных индивидов, малых и больших групп, учреждений, занимающих ту или иную позицию (или одну из этих позиций), куда они поставлены выбором, назначением, генезисом и т. п., и занимающие эту позицию до тех пор, пока они оттуда не будут вытеснены. Для мира индивидуаций это – текст, сотворенный или исполненный коллективным или индивидуальным творцом или исполнителем. Для мира обобщений это – идея, развивающаяся в разных математических и логико-философских структурах.

Первостепенное значение имеет задача правильно соотнести друг с другом свойство и отношение. Без этого нельзя понять фундаментальную разницу между нацистским и большевистским тоталитаризмом. При нацистском режиме основным детерминантом социальной идентичности является свойство быть евреем, славянином, арийцем, причем «свойство» в вопросе считалось так же генетически определенным, как в случае носорога или ястреба быть носорогом или ястребом, соответственно. Наоборот: быть большевиком или меньшевиком, буржуа или пролетарием значит быть носителем обоих начал и, одновременно, того качества, который из них выбирается самим индивидом или его судьбой. Сама большевистская партия характеризует себя не неким свойством (как напр. рабочая партия или крестьянская, либеральная партия или консервативная), а отношением единства в отличие от раздробленности «внепартийных» [Garai 2017].

Действительная идентичность составляется из большего или меньшего множества выборок, причем законы, согласно которым складываются и проявляют себя идентичности, соответствуют четырем аспектам: закон природы возникает через появление свойств, проявляется в каузальных цепях, привязанных к свойству, однако через отбор стохастических свойств по-дарвиновски может оборачиваться в телеологию; закон общества происходит из законодательства и сохраняет свою силу для указанной идентичности до отмены самого закона; законы мира индивидуаций действуют через свободное волеизъявление; и, наконец, законы мира обобщений действуют через отрицание отрицания (Гегель). Наука, составленная из первого и второго аспектов – это наука об экономической идентичности. Наука, составленная из третьего и четвертого – это наука о психологической идентичности. Наука о том, как экономическая идентичность и психологическая идентичность взаимно, а не только односторонне (как это утверждается материалистической или идеалистической философией) детерминируются друг другом – постклассическая теория идентичности. Наука, составная из теории идентичности и теории информации – наука о человеке.

<em>Мозг и ментальность</em>. На Всемирном Психологическом Конгрессе (1966) Александр Лурия и Янош Сентогатаи во время своих неформальных встреч обсуждали проблему взаимоотношений мозга и психических функций. Лурия говорил о функциональных органах мозговых структур, а Сентаготаи сформулировал «концепцию модуля» как первый результат своих исследований мозга. Когда два года спустя на другом Конгрессе (16-й Всемирный конгресс философии, Дюссельдорф, 1978) Сентаготаи представил свою концепцию, это вызвало большие споры между ним и Джоном Экклсом, который в то время читал свои лекции о человеческой психике в Гиффордском университете.

Экклс, соглашаясь с Карлом Поппером, считал, что высшие психические функции и психика человека в целом порождаются не мозговыми структурами, а особым миром психических объектов и событий (Мир 2) и культуры (Мир 3) в дополнение к миру физических объектов и событий, включая человеческий мозг и другие биологические объекты (Мир 1). В отличие от Поппера и Экклса, Лурия и Сентаготаи считали, что высшие психические функции вырабатываются мозговыми структурами, которые, в свою очередь, были произведены функциональными органами – модулями.

<em>Допускаемость</em><em> и эффективность</em>. Опираясь как на идею Лурии-Сентаготаи, так и на идею Поппера-Экклса, я разработал специальную теорию. Она была представлена в докладе на международной конференции, посвященной 100-летию Льва Выготского [Garai 1996]. Выготский утверждал, что высшая психическая деятельность является одновременно функцией мозга и значением. Так вот, согласно моей теории, оба фактора порождают культурные объективации, которые, со своей стороны, конструируют модули и «функциональные органы» мозга. Моя теория не ограничивалась только теорией Выготского. Я обратился также к концепции экологического восприятия Гибсона. Сравнивая ее со своей ранней позицией, Гибсон описывает изменение взгляда следующим образом: «...ранее мое объяснение процесса зрения опиралось на сетчаточное изображение, в то время как теперь оно зиждется на том, что я называю объемлющим оптическим строем. Ныне я убежден в том, что к проблеме восприятия необходимо подходить с экологической точки зрения» [Гибсон 1979, 24].

Вывод Гибсона заключается в том, что невозможно объяснить осмысленное восприятие животного без учета его окружающей среды, если рассматривать только то, как структуры, данные в индивидуальном теле животного (например, структуры нервной системы), влияют на психическую деятельность, не принимая во внимание, как структуры окружающей среды допускают эту деятельность. Любая психическая деятельность определяется взаимной совместимостью между «допускаемостью»¹ и эффективностью (affordance and effectivity). Согласно идее Гибсона, высказанной им уже в статье 1977 г., «допускаемость» чего-либо воспринимаемого ‒ это специфическое сочетание свойств его вещества и его поверхностей [Gibson 1977]. Эта идея была дополнена Турвеем и Шоу, которые сформулировали двойную концепцию в рамках гибсоновской теории: эффективность любого живого существа это специфическая комбинация функций его тканей и органов, взятых в контексте окружающей среды.

Турвей и Шоу добавляют к этим определениям, что животное с его структурой эффективности и окружающая среда с ее структурой «допускаемости» являются полностью симметричными факторами психических исполнений: «…этой концепцией... окружающая среда определяется как набор допускаемостей или структура допускаемостей ... и животное определяется как набор эффективностей или структура эффективностей... Экологическая ниша представляет собой допускаемостное описание окружающей среды в отношении отдельных видов; вид представляет собой эффективностное описание жизни в отношении отдельных экологических ниш» [Turvey, Shaw 1977, 205‒206] (перевод мой. – <em>Л.Г.</em>).

По Гибсону оба фактора – и животное и окружающая среда имеют материальный характер. Говоря о собственной теории, я подразумеваю такую допускаемость, носитель которой имеет идеальный характер, характеризуется духом времени. Для того, чтобы понять, например, гениальность как таковую, мы должны иметь в виду целостность функционирования структуры мозга и структуры духа времени одновременно.

Это служит объяснением параллельных открытий: именно поэтому Лейбниц придумал в 1674–1684 гг. то же интегральное исчисление, что и Ньютон в 1666–1687 гг.; и именно поэтому Больяи изобрел в 1821 г. ту же неевклидову геометрию, что Лобачевский в 1823². По этой же самой причине могло случиться, что в 1952 г. Алан Тьюринг опубликовал теоретическое исследование о химических основаниях морфогенеза и предсказал колебательные химические реакции – и в 1951 г. Борис Белоусов написал статью на ту же тематику, основанную на эмпирических данных³.

Дуализм эффективности мозга и допускаемости духа времени характеризует по существу весь мир высших функций человеческого разума. Например, это третий тип памяти. Мы знаем почти все, как о краткосрочной, так и о долгосрочной памяти: они обе состоят из обучения, хранения и извлечения информации. Кроме того, на мой взгляд, существует пожизненная память, с которой имели дело Фрейд и его последователи.

Между прочим, аналогичная проблема обсуждается ныне в экономической науке. Не случайно мы стали свидетелями теоретических войн между Кейнсом и Хайеком [Wapshot 2011], или совсем недавнего спора между Лоуренсом Саммерсом и Джозефом Стиглицем о секулярном застое. Ключ к разрешению этих споров также лежит в области дуалистического подхода: нужно иметь в виду одновременно и творчество индивидов, и массовое производство общества. Но это другая история, которая бросает вызов уже экономике как науке. При этом несомненно, что и психология, и экономика имеют дело с вышеупомянутой взаимосвязанностью информации и идентичности.