В современной науке все больше внимания уделяется анализу форм и механизмов общественных объединений, гражданского общества и социальной организации. Как отмечает американский политолог Венди Браун, неолиберальная модель развития разрушает базовые элементы демократии, в том числе через подавление и дезорганизацию профсоюзного движе-ния [1]. В условиях «правого поворота» в Латинской Америке [2], общественных страхов перед возвратом неолиберальной социально-экономи-ческой политики, проводившейся правительствами стран Южного конуса* в 1990-е годы, этот тезис приобрел особую актуальность. На протяжении всего XX в. профсоюзы не только были опорой тех или иных режимов, но и часто являлись объектом борьбы за влияние со стороны левых партий.

История профсоюзного движения в странах Латинской Америки остается популярной темой для исследователей [3, 4, 5]. На базе профсоюзов были сформированы региональные рабочие федерации, социалистические и коммунистические группы. При этом они сохраняли независимость и активно участвовали в принятии рабочего законодательства, в борьбе с диктаторскими режимами 1930-х годов, в формировании единого и народного фронтов, а в послевоенные годы — в противостоянии военным режимам. Эти сюжеты нашли отражение в работах Эрнана Камареро [6] и Александра Ивановича Строганова [7].

Особое внимание в историографии уделяется деятельности в Латинской Америке Профинтерна [8]. Политическая и общественная роль профсоюзов в послевоенные годы исследовалась в работах Алехандро Шнайдера [9], Франциско Пуччи [10], Маркоса Супервиля [11], Виктора Ульоа [12] и др. Изучая рабочую прессу, мемуары, личные собрания авторы в то же время были лишены доступа к архивам Коминтерна, что ограничивало горизонт анализа. Новый импульс историографии придало наступление «левого поворота», в контексте которого Виктория Хайдар [13], Матиас Каро [14], Паула Валера [15], Хайме Яффе [16] и др. изучали развитие профсоюзного движения, фокусируясь на перегруппировке левых сил и роли профсоюзов в формировании повестки левых правительств. При этом не вполне решенной остается проблема влияния Коминтерна на эволюцию профсоюзного движения и сохранение традиций III Интернационала в действующих профсоюзных организациях.

Профсоюзное движение в эпоху Коминтерна: формирование традиций

Промышленный переворот в Латинской Америке последней четверти XIX в. привел к формированию класса рабочих и созданию первых объединений для защиты прав трудящихся. В 1901 г. возникает Региональная федерация рабочих Аргентины (Federación Obrera Regional Argentina, FORA), в 1904 г. — Региональная федерация рабочих Уругвая (Federación Obrera Regional Uruguaya, FORU), в 1906 г. — Федерация трудящихся Чили (Federación de Trabajadores de Chile, FTCH) [17, p. 59]. В эти же годы были заложены национальные особенности профсоюзного движения, которые во многом оказались идентичны: конкуренция анархистского и социалистического профцентров, роль профсоюзов в разработке и принятии традиционными партиями рабочего законодательства, борьба за влияние в среде рабочих с левыми фракциями традиционных буржуазных партий. Указанные федерации оставались крупнейшими рабочими организациями на протяжении всей эпохи Коминтерна.

Основанные в 1896 г Социалистическая партия Аргентины (Partido Socialista de Argentina, PSA), 1910 г. — Уругвая (Partido Socialista de Uruguay, PSU), 1912 г. — Социалистическая рабочая партия Чили (Partido Obrero Socialista, POS) [18, pр. 94-95] с момента своего создания пытались распространять влияние на профцентры, находившиеся под влиянием анархо-синдикализма, но не все достигали успеха: если в Чили влияние компартии было сильным, то в Уругвае и Аргентине результаты деятельности компартий были незначительны. В то же время, несмотря на принятие рабочего законодательства [19, p. 130], количество стачек и забастовок в странах субрегиона не снижалось. При этом благодаря тому, что частично проблемы рабочих решались традиционными парламентскими партиями, их поддержка со стороны трудящихся усиливалась, что в дальнейшем отрицательно сказалось на эффективности агитационной и организационной работы левых сил в Аргентине и Уругвае.

События Октябрьской революции 1917 г. оказали значительное влияние на эволюцию профсоюзов. Некоторые профцентры ее поддержали. В частности, в Москву были направлены приветственные письма от FORU [20] и федерации транспортных работников Аргентины [21].

Вступление компартий Аргентины, Уругвая и Чили в III Интернационал изменило структуру левого движения региона. В 1920 г. В.И.Ленин сформулировал принципы отношения ВКП(б) и Коминтерна к профсоюзам, объявленным «школой организационных навыков и политического воспитания трудящихся» [22, c. 32]. Ленин указывал на необходимость работы коммунистов во всех профсоюзных организациях, борьбы за влияние в профсоюзах для достижения политических целей, предлагая Исполкому Коминтерна разработать тактику и стратегию работы компартий в профессиональных объединениях [23, pр. 29-39]. Эти установки учтены и компартиями Латинской Америки.

В 1920-е годы профсоюзы продолжали охватывать небольшое количество рабочих. По данным одного из лидеров Коммунистической партии Уругвая (Partido Comunista del Uruguay, PCU) Франсиско Пинтоса, согласно переписи Национального управления труда Уругвая 1926 г. в стране насчитывалось 92 894 рабочих, из которых лишь 6800 человек состояли в профсоюзах и лишь около 700 были членами компартии [24, p. 191], что осложняло для коммунистов выполнение поставленных перед ними задач. Аналогичная ситуация наблюдалась в Аргентине и Чили. Как отмечает уругвайский историк Херардо Каэтано [25, p. 179], Октябрьская революция расколола не только социалистов, но и анархистов, часть которых поддержала большевиков, а часть заявила о неприемлемости для анархистского движения любой диктатуры, даже диктатуры пролетариата. В Уругвае в 1921 г. сторонниками Октябрьской революции был создан Комитет рабочего единства (Comité Pro Unidad Obrera, CPUO), на базе которого в 1923 г. был основан Уругвайский профсоюзный центр (Unión Sindical Uruguaya, USU), объединивший как анархо-синдикалистов, так и представителей коммунистической и социалистической партий. Через несколько лет внутри USU возник коммунистический Блок рабочего единства (Block de Unidad Obrera), сформировавший в 1929 г. отдельную структуру — Конфедерацию труда Уругвая (Confederación General del Trabajo del Uruguay, CGTU) [24, p. 213].

Аналогичные процессы происходили в Аргентине и Чили — профсоюзы находились в состоянии острых внутренних дискуссий и размежевания между сторонниками и противниками Октябрьской революции. Так, в 1922 г. произошел раскол профсоюзного движения в Аргентине, приведший к созданию Аргентинского профсоюзный центр (Unión Sindical Argentina, USA), на базе которого в 1930 г. была создана Конфедерация труда Аргентины (Confederación General del Trabajo de la República Argentina, CGTA) [26, рp. 44-52]. В Чили в начале 1930-х годов также окончательно утвердилась система трех профсоюзных центров, формировавшихся ранее, — прокоммунистическая Рабочая федерация Чили (Federación Obrera de Chile, FOCH), анархистская Всеобщая конфедерация труда (Confederación General de Trabajadores, CGT) и социалистическая Национальная конфедерация профсоюзов (Confederación Nacional Sindical, CNS) [27, p. 178].

Практически с момента создания Коминтерн полагал недостаточной работу своих национальных секций в Латинской Америке среди профсоюзов. Необходимость систематизации подобной деятельности привела к созданию в 1921 г. Профинтерна (Красного интернационала профсоюзов), призванного координировать организационные связи компартий с профсоюзными организациями, повысить эффективность участия коммунистов в рабочем движении. Несмотря на все усилия Москвы, деятельность Профинтерна в Латинской Америке сложно назвать успешной [28, p. 173]. На протяжении 1920-х годов руководство Коминтерна неоднократно указывало партиям на необходимость активизации работы в профсоюзах, считая это направление одним из самых слабых. Пролетариат стран Южного конуса характеризовался как «распыленный и неоднородный» [29], большая часть которого объединялась в автономные рабочие организации вне единых центров. Несмотря на предписания Коминтерна, значительного улучшения в профсоюзной работе не происходило, компартии продолжали оставаться в значительной степени на периферии профсоюзного движения, не имея в нем существенной поддержки. При этом сами партии не до конца понимали, с какими из профсоюзных групп им можно и нужно сотрудничать.

Например, делегат Исполкома Коминтерна в Аргентине Михаил Алексеевич Комин-Александровский настаивал на союзе компартии (Partido Comunista de Argentina, PCA) с так называемыми трабахистами — левым крылом профсоюзов, настаивавшим на создании единого профсоюзного центра и вступлении в Профинтерн. Эмиссар Москвы полагал, что деятельность PCA в профсоюзах неэффективна, а значит члены партии должны наращивать контакты с дружественными группами, чего не происходило. Руководство компартии пассивно ожидало объединительного профсоюзного конгресса, срывая агитационную и пропагандистскую работу [30, pр. 118-128]. Позиция партии во многом стала причиной того, что анархисты (FORA) сохраняли контроль над крупнейшими профсоюзами весь межвоенный период, оставаясь основой рабочего движения.

Во второй половине 1920-х годов началось формирование организационных связей между профсоюзами трех стран. В сентябре 1928 г. в Монтевидео прошла встреча активистов из Аргентины (Мигель Контрерас), Уругвая (Эухенио Гомес, Хуан Льорка) и Чили (Хуан Руис), обсудивших вопросы тактики коммунистической работы в профсоюзах, а также установки IV конгресса Профинтерна и Латиноамериканской профсоюзной конференции, состоявшихся ранее в Москве [8, p. 124]. Это стало шагом к подготовке общеконтинентального профсоюзного конгресса, открывшегося 15 мая 1929 г. в Монтевидео [31]. Конгресс, призванный объединить рабочих, еще больше расколол их; многие профсоюзы рассматривали работу Профинтерна как стремление влиять на внутреннюю политику латиноамериканских стран. С одной стороны, применение тактики «класс против класса», а также борьба с правым уклоном и «социал-фашизмом» разобщали и радикализировали рабочее движение. С другой стороны, пришедшие им на смену тактики единого [32] и народного фронтов [33], предполагавшие создание единых профцентров, нередко оказывались неуспешными ввиду стремления компартий быть исключительными лидерами объединительного процесса. Только в Чили и коммунистические, и социалистические профсоюзы стали действительным актором политического процесса, приняв активное участие в установлении и деятельности социалистической республики (4-16 июня 1932 г.) [34].

Стоит отметить, что сами компартии крайне критически относились к своей работе в профсоюзах. Так, в ходе второй конференции компартий Латинской Америки (октябрь 1930 г.) делегат Аргентины «Гальвес» (Луис Виктор Сомми) [35, p. 586] заявлял о том, что PCA «избегает работы в профсоюзах» [36]. Аналогичная ситуация наблюдалась в Уругвае и Чили: «рабочие во много раз лучше партий» [37].

В эпоху Коминтерна сложились важные черты профсоюзного движения: отсутствие единства, наличие нескольких организационных центров, неспособность организаций на местах выработать общие тактику и стратегию, низкая вовлеченность рабочих в профсоюзную работу, отсутствие коллективного принятия решений, вождизм. В то же время основа профсоюзного движения в странах Южного конуса была разной. Если в Аргентине и Уругвае особое влияние имели морские и сельскохозяйственные работники, то в Чили активнее были рабочие горнодобывающей промышленности. В Аргентине и Уругвае компартии лишь боролись за влияние в профсоюзах, в то время как в Чили именно профсоюзы стали основой для становления компартии. Национальные особенности экономики, положение рабочих и ситуация во внутренней политике были в межвоенный период более значимым фактором пролетарского движения, нежели влияние Коминтерна.

Профсоюзное движение во второй половине XX века

Роспуск Коминтерна в 1943 г. лишил компартии стран Латинской Америки единого организационного центра, заставив их самостоятельно разрабатывать тактику и стратегию в новых политических условиях. В ряде случаев это способствовало тому, что левые силы стран обратили внимание на национальную социально-экономическую повестку, в том числе попытались скорректировать работу в профсоюзах. При этом и сами профсоюзы стали новыми субъектами политики.

В частности, укрепление «перонизма» в Аргентине привело к расколу и реструктуризации профсоюзного движения. Большая часть профсоюзов, в том числе CGT, были встроены в сформированную систему государственного управления [38] и перешли под контроль нового правительства. Преследование левых сил в целом, коммунистов, независимых профессиональных организаций сопровождалось разработкой социального законодательства, ростом численности подконтрольных рабочих объединений. Но помимо крупных перонистских профсоюзов оставались и менее значимые оппозиционные, среди которых сохраняли влияние социалисты и коммунисты, практически вытесненные из важнейших профсоюзных объединений.

После периода противостояния наступил период объединения, когда профсоюзы страны сумели соединить усилия в борьбе с военной диктатурой (1976—1983), начавшей репрессии в отношении рабочих организаций, левых сил, PSA и PCA [39, рp. 50-71]. Реформы трудового законодательства — ограничение деятельности профсоюзов, права на забастовку, пересмотр коллективных договоров и т.д. — ударили по интересам рабочих. Одновременно произошел внутренний конфликт между профсоюзной бюрократией, встроившейся в новую государственную систему, и обычными рабочими, страдавшими от принимавшихся решений. При этом сохранялись многие традиции, утвердившиеся в эпоху Коминтерна: наличие нескольких профсоюзных центров и разрозненность движения. Даже в этот период ни PSA, ни PCA не смогли возглавить профсоюзное движение, превращавшееся в самостоятельного политического игрока, способного влиять на решения президентов и правительств. С другой стороны, деятельность профсоюзных руководителей в 1970—1980-е годы (которые либо не препятствовали репрессиям в отношении рабочих, либо делали это формально) и споры об отношении к реформам правительства Карлоса Менема (1989—1999 гг.) привели к появлению в начале 1990-х годов новой волны профсоюзного движения и созданию в 1992 г. Центрального профсоюза аргентинских рабочих (La Central de Trabajadores de la Argentina, CTA), ставшей основой для проведения левоцентристской политики «киршнеризма»* [40].

В Уругвае послевоенные правительства стремились реализовать политику всеобщего благосостояния, модернизируя рабочее законодательство, что способствовало сплочению профсоюзов. В 1940-е годы был создан Всеобщий союз трудящихся (Unión General de Trabajadores, UGT), объединивший анархистские, социалистические и независимые профсоюзы [41, pр. 31-36]. Однако уже в 1950-е годы начался кризис движения: зачастую на одном предприятии существовало несколько профсоюзных групп, которые боролись за влияние между собой. Каждый из параллельных профцентров стремился к наибольшей репрезентативности, происходило «дробление» профсоюзов, появилось значительное количество автономных организаций.

Экономические неурядицы второй половины 1950-х — начала 1960-х годов, а также победа революции на Кубе стали фактором очередного этапа левого движения страны. Деятельность Национального совета правительства Уругвая (1952—1967 гг.) [42, pр. 62-75] привела к увеличению инфляции и безработицы, наращиванию государственного долга, росту стоимости жизни и падению реальной заработной платы. Ответом на правую угрозу и неолиберальную социально-экономическую политику стало появление отрядов Tupamaros — городских партизан, начавших в середине 1960-х годов вооруженное сопротивление правительству, но угрожавших при этом и PCU [43, p.476]. Однако радикализация части левых сил не привела к радикализации профсоюзного движения. Как и в эпоху Коминтерна, уругвайские профсоюзные организации не разделяли идеи вооруженного сопротивления и террора, стараясь противостоять действиям правительства через расширение и укрепление организаций, усиление пропаганды, создание объединительных проектов, призванных координировать действия профсоюзов в условиях политического давления и необходимости борьбы за улучшение социально-экономических условий.

С другой стороны, в 1960-х годах произошла «ломка» одной из традиций Коминтерна: профсоюзы начали формировать собственные политические программы, предлагать программы реформ, созданные вне партийных организаций. Левые партии, которые считались Москвой в 1920—1930-е годы основой рабочего движения, уступили лидерство общественным и профсоюзным движениям, носившим внепартийный характер. Так, созданная в 1964 г. Национальная конвенция рабочих (Convención Nacional de Trabajadores, CNT) провела в 1965 г. Конгресс народа, сформировавший программу социально-экономических и политических преобразований [44, pр. 27-36]. С 1966 г. CNT стал единым профсоюзным центром страны, а также центром формирования программ антикризисных решений. Активная работа профсоюзов нашла свое отражение в принятии новой Конституции Уругвая в 1967 г.

Особую роль профсоюзы сыграли в преодолении военной диктатуры 1973—1985 гг. В условиях преследований левые силы страны начали объединяться, создав в 1971 г. Широкий фронт (Frente Amplio, FA). Профсоюзы также координировали свои усилия, что привело к созданию в начале 1980-х годов Межпрофсоюзного пленума рабочих (Plenario Intersindical de Trabajadores, PIT), сотрудничавшего с FA [45, p. 216]. Работа профсоюзов стала одним из факторов провала референдума по конституционному проекту в ноябре 1980 г., организовывались забастовки, росло студенческое движение.

В послевоенные годы многие традиции профсоюзного движения Уругвая, сформированные в эпоху Коминтерна, ушли в прошлое. В частности, если для 1920—1930-х годов была характерна борьба за идеологическое единство внутри каждого профсоюза и профсоюзного центра, то в 1960—1980-е годы произошло объединение профессиональных объединений разной идеологической направленности ради достижения конкретных политических задач. В 1990-е годы идеология в деятельности PIT-CNT полностью отошла на второй план, уступив место социально-экономическим требованиям, программе борьбы с неолиберальными вызовами, разработке прикладных программ национальных реформ. С другой стороны, традиции Коминтерна сохранились в части формирования единого фронта для борьбы с правой угрозой и военной диктатурой.

В Чили ситуация была иной. С формирования Народного фронта в 1938 г. и победы на выборах кандидата от левых сил Педро Агирре Серды (1938—1941) Конфедерация трудящихся Чили (Confederación de Traba-jadores de Chile) стала участвовать в работе правительства страны [46, p. 235]. В отличие от профсоюзов Аргентины и Уругвая, чилийские профсоюзы на время перестали быть протестным и оппозиционным движением, сосредоточившись на своей институционализации, увеличении численности и расширении участия в принятии государственных решений. В послевоенные годы развитие профсоюзного движения в Чили шло параллельно с борьбой против коммунистических лидеров, что означало переформатирование рабочих организаций и зачастую смену их руководителей. При президенте Габриэле Гонсалесе Виделе (1946—1952 гг.) шло постепенное вытеснение компартии (Partido Comunista de Chile, PCCh) и связанных с ней профсоюзов из общественной жизни. При этом именно эти репрессии, как и распад Народного фронта, привели к реструктуризации профсоюзного движения и созданию в 1953 г. Объединенного рабочего центра Чили (La Central Unitaria de Trabajadores de Chile, CUT) [47, p. 244].

Как и в эпоху Коминтерна, профсоюзы оказывали существенное влияние на правительство страны в 1960-е годы. При их поддержке были проведены экономические и социальные преобразования, вырос уровень жизни, была достигнута стабильность в финансовой и внешнеполитической деятельности. Однако во второй половине 1960-х годов на фоне экономических проблем и ввиду существенного влияния CUT на чилийское общество началась борьба партий и правительства за гегемонию в профцентре, что привело к попыткам создать нескольких параллельных профсоюзных объединений национального масштаба. С усилением Христианско-демо-кратической партии Чили (Partido Demócrata Cristiano, PDC) происходило расширение ее влияние на профсоюзы [48, pр. 57-70]. Уникальным стало подписание в 1969 г. официального соглашения между правительством и CUT о социальном развитии, оплате труда на 1970 г. [49, p. 449]. Подобного оформления диалога между профсоюзным центром и правительством не было ни в Аргентине, ни в Уругвае.

Продолжением включения профсоюзов в процесс государственного управления стало соглашение между CUT и президентом Чили Сальвадором Альенде (1970—1973 гг.), согласно которому профцентр получал государственное финансирование и участвовал в планировании национальной экономики. При этом в выдвижении кандидатуры самого Альенде на пост президента участвовала часть профсоюзов, вошедшая в сформированную левыми силам коалицию Фронт народного действия (Frente de Acción Popular, FRAP). Как и в Аргентине, чилийские профсоюзы формировались в качестве самостоятельного актора политического процесса, проводившего собственную линию, не зависящую от социалистов и коммунистов. В 1950—1970-е годы профсоюзы постепенно отказывались от идеологической борьбы, стремясь, прежде всего, защищать интересы трудящихся, а с другой стороны, сглаживали радикальные настроения рабочих, избегая прямого участия в конфликтах социалистов и коммунистов.

Как и в Аргентине, в Уругвае и Чили в годы военной диктатуры именно профсоюзы стали основой политической борьбы. CUT превратился в центр объединения демократических сил, расширения студенческого движения, организации местных антидиктаторских объединений. Опыт рабочего протеста трансформировался в гражданский протест, рост которого привел к восстановлению демократии в марте 1990 г. и расширению участия профсоюзов в политической жизни страны в конце XX — начале XXI вв.

Наследие Коминтерна в профсоюзном движении XXI века

Первые десятилетия нового столетия ознаменовались «левым поворотом» в политическом и социально-экономическом развитии Латинской Америки. К власти в Уругвае и Чили пришли левоцентристские силы, а Аргентине — «хустисиалисты»*, также проводившие левую политику. Эти изменения привели к эволюции профсоюзного движения.

Во многом активизация профсоюзного движения была вызвана неолиберальными экономическими реформами 1990-х годов, которые привели к росту безработицы, снижению социальных расходов и ухудшению социального климата, сокращению социальных гарантий, росту теневой экономики, в том числе теневого и нелегального найма. В этом отношении оказались актуальными установки Коминтерна для профсоюзов в период «Великой депрессии» — объединение усилий для выдвижения социальных требований и утверждение невозможности решения экономических проблем за счет ухудшения положения трудящихся.

В Аргентине эпоха «киршнеризма» была связана с преодолением экономического кризиса, ростом рынка труда, что, в свою очередь, привело к активизации профсоюзного движения и его участию в реформировании рабочего законодательства, в выработке программы развития страны. Сохраняется тенденция, заложенная в эпоху 1950—1970-х годов: централизация профсоюзов, серьезное влияние «хустисиалистов» на крупнейшие профсоюзные центры. При этом можно отметить изменение структуры профсоюзов. Глобализация, информатизация экономики в начале XXI в. привела к появлению новых профессий и новых объединений, которые только начинают занимать свое место. Наблюдаются обновление состава профсоюзных лидеров, смена поколений, перестройка методов и форм агитации. Экономический кризис последних лет, падение уровня доходов в связи с девальвацией привели к новому витку политической борьбы между правыми и левыми, ведущую роль в которой продолжают играть профцентры страны, без чьей поддержки была бы невозможна победа Альберто Фернандеса на президентских выборах 2019 г.

В Уругвае отношения между правящим FA (2005—2020 гг.) и профсоюзными лидерами не обходились без конфликтов. Несмотря на поддержку межсиндикального союза PIT-CNT действий администраций Табаре Васкеса (2005—2010 гг., 2015—2020 гг.) и Хосе Мухики (2015—2020 гг.), профессиональные организации не придерживались единой позиции в отношении всех действий правительства. Ультралевые и прокоммунистические профсоюзы, несогласные с умеренным характером преобразований, организовывали забастовки и выступления, в том числе 24-часовую всеобщую забастовку 20 августа 2008 г.

Коммунистические элементы в PIT-CNT последовательно критиковали правительство Х.Мухики за нежелание идти по пути радикальных левых преобразований; при этом центристские силы внутри профсоюзов система-тически поддерживали инициативы FA. Отношения профсоюзов с правящей коалицией достигли пика во время избирательной кампании, так как PIT-CNT и FA преследовали одну цель — сохранение у власти левых сил. При этом в ходе реализации правительствами FA своей программы коалиция систематически получала порции критики по стороны профсоюзов по вопросам социальной политики: например, доли бюджета страны, выделяемой на образование и т.п. Нельзя не отметить лозунг профсоюзов, выбранный для участия в электоральной кампании 2019 г.: «Независимые, но не безразличные» («Independientes, pero no indiferentes») [50], что в целом отражает их роль и место в политической жизни страны. По сравнению с эпохой Коминтерна профсоюзы значительно усилили свое влияние на правительство, но PSU и PCU так и не смогли получить в них значительной поддержки.

В Чили в период правления Мишель Бачелет (2006—2010 гг., 2014—2018 гг.) наблюдался подъем профдвижения. При сильных профсоюзных центрах, которые были способны вести переговоры с правительством и расширять свое присутствие на крупных предприятиях отмечалось незначительное участие в низовой работе. Также как в Аргентине и Уругвае, чилийское профсоюзное движение расширялось за счет женского, молодежного движений, равно как и профсоюзов, защищающих права иностранных работников, что изменило повестку дня. В Чили за 2002—2008 гг. число женщин — членов профсоюзов увеличилось на 118 тыс. человек — с 20 до 30% от общего количест-ва [51], что делает актуальной повестку, предлагавшуюся Коминтерном в 1920-е годы в части агитации среди женщин и студентов.

В целом «левый поворот» открыл новую страницу в профсоюзном движении, дав ему возможность закрепиться в качестве одного из ведущих акторов политического процесса и принятия решений. С другой стороны, несмотря на существование крупных профсоюзных центров, нельзя говорить о полном профсоюзном единстве: во всех трех странах существует леворадикальное профсоюзное крыло, призывающее проводить крайне жесткую антиправительственную политику, что становится особенно актуальным в последние годы в связи с растущим социальным неравенством и экономическими проблемами.

Анализируя эволюцию профсоюзного движения в Аргентине, Уругвае и Чили, можно выделить несколько основных этапов его становления. Начинавшееся как ответ на вызовы капитализма, профсоюзное движение прошло путь от рабочих групп и федераций до общенационального движения, включившего представителей сферы услуг и государственных служащих. В 1980—1990-е годы во всех странах происходили его постепенная децентрализация и структурная диверсификация, связанные с изменением моделей национальных экономик.

На формирование профсоюзов оказала влияние политика традиционных партий, находившихся у власти в довоенное время. Приняв меры по улучшению положения рабочих, правительства Аргентины и Уругвая остановили радикализацию левых, вынуждая Коминтерн формировать во многом искусственную тактику и стратегию деятельности аргентинской и уругвайской секций в отношении профсоюзов.

Тактики единого и народного фронтов, сформулированные Коминтерном и предложенные для реализации компартиям, помогли профцентрам разрабатывать и реализовывать объединительные проекты, создавая механизмы совместной работы с коммунистическими и социалистическими группами. При этом именно Коминтерн настаивал на отказе компартий региона от «сектантских» позиций, указывая на необходимость объединения левых для преодоления общих внутриполитических вызовов — сначала военных диктатур, а затем и фашистской угрозы. Этот опыт политической борьбы был использован профсоюзами Аргентины, Уругвая и Чили для преодоления вызовов, последовавших в послевоенные годы.

Методы управления в профсоюзах претерпели серьезную эволюцию — от вождизма 1920—1930-х к коллективизму, общности и горизонтальным связям 1960—1980-х годов, созданию эффективных управленческих структур, необходимость которых подчеркивалась Коминтерном. С другой стороны, профсоюзы прошли путь деидеологизации, что противоречит установкам и представлениям III Интернационала.

Вопреки установкам Коминтерна профсоюзы не стали механизмом подготовки кадров для социалистических и коммунистических партий, став самостоятельным актором политической жизни. При этом именно профсоюзы, а не партии, стали выразителем социально-экономических запросов наемных работников (учитывая особенности национальной экономики), обрели свое место в политическом пространстве, заявили о себе как о полноправном участнике политической борьбы. В этом отношении модель, предложенная Коминтерном — борьба партий за влияние в рабочих объединениях, — ушла в прошлое. Не партии стали основой для объединения профсоюзов, а профсоюзы — основой для формирования общенационального политического движения.