— Ну, прежде всего, тогда наука латиноамериканистика, если ее можно было называть наукой, подпитывалась только единицами людей, которые оказались вовлечены в работу в Институте истории АН СССР (с 1968 г. — Институт всеобщей истории), где существовал сектор Латинской Америки. Это был небольшой сектор, там трудилось, наверное, человек пять, не больше, которые занимались Латинской Америкой. Но все они оказались в секторе случайно. Это — Аделаида Зорина¹. Моисей Альперович², Лев Слезкин³ и несколько других товарищей. Это были люди, которые раньше работали в каких-то официальных структурах, или были сотрудниками дипломатических миссий, как, например, Семен Гонионский. Но по тем или иным причинам — шероховатости поведения и т.д. — случилось так, что эти люди оказались вне наших официальных представительств в Латинской Америке. И, когда они возвращались на родину, никакого другого пристанища для своей латиноамериканской судьбы, кроме как этот крошечный сектор Института всеобщей истории, у них не оказалось, им просто больше некуда было деваться. И все собирались на этом небольшом островке, приютившем эту группу латиноамериканистов. Надо сказать, что они занимались не скоординированными исследованиями, а трудились каждый по своему собственному усмотрению, по каким-то своим векторам, концентрировались на том, что более или менее знали. Кто знал Аргентину — штудировал Аргентину, кто ранее занимался Мексикой — тот Мексику и изучал. Никакой государственной задачи, которая была бы ориентирована на работу по Латинской Америке, в то время, безусловно, не было.

Двое из таких людей потом стали докторами наук. В частности, Гонионский⁴ (который написал первую книгу о Сандино в серии «ЖЗЛ» («Жизнь замечательных людей»⁵). Но все материалы ему предоставил я. По-моему, я привез с собой в СССР около дюжины книг, посвященных Сандино. Кроме того, я давал материалы и Алексею Штрахову⁶, который занимался Аргентиной. У меня оказалось несколько книг, посвященных истории этой страны, особенно периоду освобождения Ла-Платы от испанского колониального господства, периоду Майской революции. Все эти материалы я отдал Штрахову, потому что сам я Аргентину не знал, и с удовольствием поделился источниками. Много материалов по Мексике я предоставил ветерану Великой Отечественной войны Николаю Матвеевичу Лаврову, который был руководителем сектора Латинской Америки в ИВИ. Сам я немножечко занимался Мексикой, моя кандидатская диссертация была посвящена этой стране, но основную часть материала я передал Лаврову. А потом уже, когда прошли годы, и я снова работал в Мексике, удалось организовать командировку для Лаврова в эту страну. В течение месяца я его там плотно опекал, помогая попасть в местные архивы, чтобы он мог получить доступ к настоящей источниковедческой базе для написания работы по истории мексиканской революции⁷. Вот эти три человека наиболее тесно сотрудничали со мной (или я с ними); я помогал в основном материалами и делился своими знаниями с людьми, изучавшими страны Латинской Америки и которые могли сами представлять собой источник некоторой информации по интересовавшим их темам. Вот такой была тогда моя жизнь в науке.

— Никоим образом. Все, что мог сделать Алексеев по линии разведки, он делал только по линии разведки и в рамках разведки, не сочетая это с институтом или отделом ГККС. Шитов был прекрасным чиновником, великолепным журналистом, сохраняя при этом реноме разведчика. Да, он был разведчиком, нечего тут теперь «вола крутить». Он все время проводил целеустремленную линию на укрепление отношений нашей страны с Кубой. Он обладал огромным личным обаянием и прекрасно умел налаживать личные отношения. Никто не мог установить такие отношения с Фиделем Кастро, как это сделал Алексеев! Ну, это уже в какой-то степени особенности профессии и характера Александра Ивановича. Я его очень хорошо знал, мы дружили до конца его жизни. Но он не оставил после себя практически никаких научных работ. Ни одной его книги я, пожалуй, не припомню. Александр Иванович иногда выступал с научными докладами, но творческого наследия почти не оставил⁸. Но, повторюсь, будучи горячим энтузиастом наших отношений с Кубой, он как советский представитель на Кубе сделал больше или почти столько же, сколько А.И.Микоян. Они вместе, по существу, создали тот фундамент, на котором в огромной степени покоится все богатство наших отношений, до сих пор находящихся на самом высоком уровне.

Следующий вопрос касается уже Вашего научного творчества. Вы стали автором биографий Фиделя⁹ и Рауля Кастро¹⁰, Омара Торрихоса¹¹. Если бы Вам сегодня захотелось взяться за написание еще одной книги, чью биографию Вы бы написали?

— Я очень жалею, что мое время ушло. Да и характер моего бытия отлучил меня от государственной работы. Я бы, конечно, написал биографию Уго Чавеса. Это — уникальна фигура, человек, обладавший потрясающей энергией… Чавеса уже нет, а дело-то его живет. Я бы прежде всего остановился на этом.

Еще очень жалею, что я не смог написать книгу о Сандино. А ведь свою, так сказать, личную латиноамериканистику я начал с того, что написал статью о «Генерале свободных людей». Это была моя первая научная работа, если ее, конечно, можно назвать научной; я бы, скорее, охарактеризовал ее как работу первоклашки. Я увлекся фигурой Сандино, еще находясь в Мексике и занимаясь изучением испанского языка. Потом я передал всю эту литературную коллекцию Гонионскому, поскольку тогда не очень верил, что это могло бы стать хорошей главой в моей латиноамериканской биографии. Будучи школяром, я увлекся другой темой — конфликтом между церковью и государством в Мексике (именно потому, что я находился в Мексике и был знаком с некоторыми людьми, которые участвовали в этом конфликте, — очень кровавом, тяжелом, который длился три года (с 1926 по 1929 гг.). Этот конфликт вылился в контрреволюционный мятеж крестьян и церковников против правительства. Меня поразили, с одной стороны, фанатичное поведение религиозных крестьян, которые вступали в схватку с правительственными войсками, с другой — сама философия светского характера мексиканской революции, линия на подавление всякого рода клерикальной оппозиции. В конфликте были замешаны (и глубоко) и Ватикан, и Соединенные Штаты. Я увлекся этой темой (гражданской войной в Мексике), и это меня отвлекло от личности Сандино, а отложенными мной материалами, к счастью, воспользовался Гонионский. Я же завершил свою книгу о восстании «кристерос»¹², и она стала моей кандидатской диссертацией.