Везде
On Old Russian verb iměti, possessive constructions and complex future with imamь / imu in early East Slavic texts
Table of contents
Annotation Estimate Publication content
References Comments
Share
QR
Metrics
On Old Russian verb iměti, possessive constructions and complex future with imamь / imu in early East Slavic texts
Annotation
PII
S0373658X0007545-8-1
DOI
10.31857/S0373658X0007545-8
Publication type
Article
Status
Published
Authors
Maria Sheveleva 
Affiliation: Lomonosov Moscow State University
Address: Russian Federation, Moscow
Edition
Issue 6
Pages
32-50
Abstract

The paper examines the use of the verb iměti in connection with other possessive constructions and future with auxiliaries imamь / imu in early Old Russian chronicles and non-literary texts. It is shown that in colloquial Old Russian iměti wasnʼt common, possession was expressed by byti-construction with combination u + Gen. in the role of possessor. In the 11th–12th centuries chronicles, the use in combination with abstract nouns (periphrastic expressions such as ljubъvь iměti, gněvъ iměti etc.) is the most frequent. It may be supposed that the meaning of concrete possession ‘habere’ of iměti wasnʼt developed in East Slavic dialect area of early period. The modal constructions “imamь + infinitive” based on possessive semantics of iměti ‘habere’ werenʼt developed in Old Russian dialects either — they are specifically bookish (of South Slavic origin). The constructions “imu + infinitive”, which were later grammaticized to future tense in some East Slavic dialects, were developed from the meaning of the verb jati ‘take’, ‘get’.

Keywords
auxiliaries, future, grammaticalization, possession, Old Russian, verbs of possession
Received
17.12.2019
Date of publication
20.12.2019
Number of purchasers
69
Views
643
Readers community rating
0.0 (0 votes)
Cite   Download pdf
1

Введение
2 Как хорошо известно, в современном русском языке, в отличие от большинства других славянских языков, основной конструкцией со значением обладания является конструкция с глаголом быть — у меня (есть) Х [Молошная 1987]. Посессивная конструкция с иметь периферийна, используется преимущественно в книжном стиле или в особых синтаксических условиях — в императиве, инфинитиве, причастных и деепричастных формах [Молошная 1987: 93; Гиро-Вебер, Микаэлян 2004: 60–64]. А. В. Исаченко в известной работе о противопоставлении иметьи быть-языков [Isačenko 1974] уверенно относит русский к типу «be-languages», посчитав имеющиеся конструкции с иметь в русском искусственными образованиями — кальками и разнообразными заимствованиями разных эпох. Позднее высказывались сомнения в принадлежности русского языка к классическому бытьтипу — ситуация, как минимум в современном русском, несколько более сложная (см., например, [Гиро-Вебер, Микаэлян 2004]).
3 Уже сам факт наличия иметь-конструкции в качестве основного способа выражения значения обладания в большинстве славянских языков свидетельствует в пользу ее праславянского происхождения; праславянским, несомненно (и вопреки [Isačenko 1974]), был и сам глагол имѣти [ЭССЯ, 8: 226; Фасмер, II: 128–129; Мейе 1951: 167]. При этом в большинстве славянских языков есть и конструкция у + Р. п., хотя нигде она, в отличие от русского, не является доминирующей [Молошная 1987].
4 Вопрос состоит в том, какова была ситуация в древнерусском, — до сих пор это остается очень мало изученным, тем более с учетом возможных различий между текстами разной регистровой принадлежности. Редкий случай работы, специально посвященной исследованию глагола имѣти на древнерусском материале, представляет статья [Dingley 1995]: автор приходит к выводу о наличии посессивных имѣти-конструкций в древнерусском языке старшего периода на основании их употребления в «небиблейских» частях (“nonbiblical”, “vernacular” sections) Повести временных лет [Ibid.: 84–85]. Надо иметь, однако, в виду, что летописи, особенно раннего времени, могут представлять достаточно книжное употребление не только в составе «библейских» пассажей и, в силу своей «гибридной» природы, сочетать книжные и некнижные грамматические черты в пределах одного контекста (о специфике гибридного регистра письменного языка и летописной традиции см. [Живов 2004: 49, 65–69; 2017: 231–271]). Необходимо исследование ранних летописей с точки зрения представленности в них имѣтии быти-конструкций со значением обладания в сопоставлении с показаниями некнижных текстов и с учетом данных книжной церковнославянской традиции.
5 С вопросом о статусе в древнерусском языке глагола имѣти тесно связан и вопрос об инфинитивных сочетаниях так называемого «будущего сложного I» с глаголом имѣти — модальных оборотах типа имамь+инфинитив, представленных в восточнославянской традиции (в отличие от южнославянской) только в книжных текстах [Кузнецов 1953: 254–255; Гудков 1963: 44; Горшкова, Хабургаев 1981: 322; Юрьева 2011; Шевелева 2017: 203–211]. Модальная семантика этих оборотов — выражение неизбежности, неотвратимости наступления указанной ситуации [Потебня 1888: 364; Мустафина, Хабургаев 1985: 25–28; Юрьева 2011: 68–74], что может быть трактовано как модальное значение внешней необходимости [Шевелева 2017: 204–215]. Она развивается, несомненно, на базе основного значения глагола имѣти ‘обладать, habere’ ([Там же: 205], см. также [Юрьева 2011: 71]). Тем самым развитие этой модальной конструкции оказывается напрямую связанным с наличием в системе конструкции обладания с глаголом имѣти. По-видимому, между этими параметрами — доминированием в языке имѣть-конструкции со значением обладания и наличием и последующим развитием модальной инфинитивной конструкции с тем же глаголом — в славянских языках существует определенная взаимосвязь. Для древнерусского и последующей истории русского языка все это остается еще очень мало изученным.
6 Спорным остается и вопрос о статусе инфинитивных конструкций с иму (исконно от ѩти ‘взять’), с ХIII в. широко распространяющихся в древнерусской некнижной письменности и впоследствии грамматикализовавшихся в части вост.-слав. диалектов в будущее время (в украинском, белорусском и части севернорусских говоров); см. [Борковский 1949: 147–148; Юрьева 2011: 86] и др. Соотносимы ли они с той же конструкцией с глаголом имѣти с заменой нетематического имать на тематический иметь и при этом утратой модального значения, как предполагал П. С. Кузнецов [1959: 236], или это изначально была особая конструкция со своим собственным семантическим развитием — все это нуждается в исследовании на древнерусском материале с учетом данных других славянских языков.
7 Рассмотрим сначала ситуацию с самим глаголом имѣти по данным ранних древнерусских памятников.
8

1. Глагол имѣти в ранних летописях и в некнижных текстах
9

1.1
10 В Повести временных лет [ПВЛ] глагол имѣти вполне употребителен: он встречается как в значении собственно обладания ‘habere’ с конкретными существительными (Антонии бо не имѣ злата ни сребра ПВЛ, 1051 г., Лавр., л. 54 = Ипат., л. 59 об.; мало имаши вои ПВЛ, 1093 г., Лавр., л. 72 об. = Ипат., л. 80 об. и т. п.), так и с абстрактными именами типа любъвь имѣти, гнѣвъ имѣти, печаль имѣти, въздьржание имѣти и т. п.1 При этом обращает на себя внимание тот факт, что случаев употребления имѣти с конкретными именами в значении ‘habere’ в ПВЛ существенно меньше, чем примеров второго типа (с абстрактными именами), — более чем в два раза (14 : 33). И те и другие употребления встречаются на протяжении всего текста ПВЛ — в разных ее частях, как ранней, так и поздней, — текстологического распределения или хронологической динамики не обнаруживается.
1. Хотя употребление глагола имѣти в Лавр. списке ПВЛ уже рассматривалось в работе [Dingley 1995], представляется полезным привести наши собственные данные по старшим спискам ПВЛ с учетом ряда параметров, в названной работе не рассматривавшихся, а также в соотношении с быти-конструкцией обладания.
11 Ср. примеры свободного употребления имѣти в значении ‘обладать, habere’ из ранней части ПВЛ (1)–(3) и подобные примеры из более поздних частей ПВЛ (4)–(7).
12 (1) Бѣ бо Рогъволодъ пришелъ и‐заморьꙗ имѧше власть свою в Полотьскѣ (ПВЛ, 980 г., л. 23 об. = Ипат., л. 30, здесь власть — ‘область, находящаяся во владении’) — рассказ о вокняжении Владимира в Киеве, принадлежащий древнейшему «ядру» ПВЛ [Гиппиус 2001; 2012: 54];
13 (2) Слышу же се ꙗко сестру имата двою (ПВЛ, 988 г., Лавр., л. 37 об., Ипат. — имаете, л. 41 об.) ‘Я слышу (мне рассказали), что вы (двое) имеете сестру незамужнюю (девицею)’ = ‘у вас есть незамужняя сестра’ — рассказ о сватовстве Владимира к греческой царевне;
14 (3) Что можете створити нам. имѣемъ бо кормлю ѿ землѣ (ПВЛ, 997 г., Лавр., л. 44 об. = Ипат., л. 48) ‘мы имеем пищу из земли’ — рассказ о белгородском киселе, также принадлежащий древнейшей части ПВЛ, и др.;
15 (4) В си же времена быс знаменье на западѣ звѣзда превелика лучѣ имущи акы кровавы (ПВЛ, 1065 г., Лавр., л. 55 об. = Ипат., л. 61) ‘…звезда, имеющая лучи словно кровавые’;
16 (5) …дотиснувъсѧ палцемъ в чашю бѣ бо имѣꙗ под ногтемъ растворенье смртное и вдасть кнѧзю (ПВЛ, 1066 г., Лавр., л. 56 = Ипат., л. 62) ‘у него был под ногтем яд’ — рассказ об отравлении князя Ростислава в Тмутаракани;
17 (6) Кудесникъ же вставъ реч//Новгородьцю. бзи не смѣють прити нѣчто имаши на собѣ ѥгоже боꙗтсѧ. ѡн же помѧнувъ на собѣ крстъ и ѿшедъ постави (Ипат. повѣси) кромѣ храмины тое (ПВЛ, 1071 г., Лавр., л. 60 об. = Ипат., л. 66) ‘нечто имеешь на себе (крест)’ — из рассказа о волхвах в Новгороде;
18 (7) И рѣша ѥму мужи смыслени. не кушаисѧ противу имъ. ꙗко мало имаши вои. ѡн же реч имѣю ѻтрокъ своих .ѱ. иже могуть // противу имъ стати (ПВЛ, 1093 г., Лавр., л. 72 об.–73 = Ипат., л. 80 об.) ‘мало имеешь воинов’ = ‘у тебя мало воинов’ — ‘имею 700 своих отроков’ = ‘у меня есть 700 отроков (своей дружины)’ — и др.
19 Во всех этих и подобных примерах имѣти употребляется как в нормальных have-языках и как сейчас в большинстве славянских языков — но не в современном русском, где абсолютное большинство этих контекстов (за исключением причастных) имело бы нормальное соответствие с быть-конструкцией обладания типа ‘у тебя (есть) / был’.
20 Напомним, что рассмотренные примеры свободного употребления имѣти ‘habere’ не составляют в тексте ПВЛ большинства — гораздо чаще мы имеем связанное употребление в сочетании с абстрактными именами, обозначающими некоторое эмоциональное (душевное) состояние или свойство, часто нравственное, а также некоторые нравственные и социальные отношения (любъвь имѣти, гнѣвъ имѣти, печаль имѣти, ѡбычаи имѣти, миръ имѣти, рѧдъ имѣти, пьрю / распьрю имѣти, брань имѣти, тъщанье имѣти, въздьржанье и пощенье имѣти, заповѣдь имѣти, покаꙗнье имѣти и др.). Перед нами типичные перифрастические обороты, обозначающие свойства / качества / отношения данного лица, а не собственно обладание некоторым объектом, ср. характеристику данного значения глагола имѣти в исторических словарях: «С сущ. образует сочетания, обозначающие действие или состояние со значением сущ. Имѣти воздержание, лесть, любовь, миръ, наказание, отвѣтъ, постъ, розмирье, честь и т. д.» [СлРЯ ХI–ХVII вв., 6: 229], ср. то же [СДРЯ ХI–ХIV вв., IV: 151]. Большинство из таких оборотов — в том числе в языке древнерусских текстов — имеет синонимичные глаголы, например: любъвь имѣти — любити, гнѣвъ имѣти — гнѣвати сѧ [Срезневский, I: 526–527], печаль имѣти — печаловати [Срезневский, II: 922], рѧдъ имѣти — рѧдити сѧ [Срезневский, III: 230] и др., ср. использование этих синонимичных средств в рамках одного контекста в ПВЛ (8).
21 (8) Володимеръ бо такъ бѧше любезнивъ. любовь имѣꙗ к митрополитом и къ еппсмъ.и къ игуменом. паче же и чернечьскыи чинъ любѧ. и черници любѧ (ПВЛ, 1097 г., Лавр., л. 89 = Ипат., л. 90 об.) — панегирик Владимиру из Повести об ослеплении Василька.
22 Даже если такого точного глагольного соответствия нет, семантические отношения в этих перифрастических оборотах «имѣти + абстрактное имя» остаются теми же самыми: обозначается состояние или свойство (занятие) указанного лица, названное соответствующим существительным.
23 Самым частотным из сочетаний такого рода в ПВЛ оказывается оборот любъвь имѣти — см. пример (8), ср. также в значении ‘иметь мирные отношения, находиться в состоянии мира’ (9–10). Ср. некоторые примеры с другими существительными (11)–(15).
24 (9) Стополкъ же исполнивъсѧ безаконьꙗ. Каиновъ смыслъ приимъ. посылаꙗ к Борису глше. ꙗко с тобою хочю любовь имѣти (ПВЛ, 1015 г., л. 45 об. = Ипат., л. 50);
25 (10) …на Двда пришелъ есмь. а с вама хочю имѣти миръ и любовь (ПВЛ, 1097 г., Повесть об ослеплении Василька, Лавр., л. 90 об. = Ипат., л. 92 об.); (11) Аще ли хощеши гнѣвъ имѣти и погубити град. то вѣси ꙗко нама жаль ѡтнѧ стола (ПВЛ, 1069 г., Лавр., л. 58 об.; Ипат. — аще ли хощеши гнѣвомь ити и погубити град, л. 64 об.);
26 (12) И начаста гнѣвъ имѣти на Ѡлга ꙗко не шедшю ѥму с нима на поганыꙗ (ПВЛ, 1095 г., Лавр., л. 76) — ср. в версии Ипат. летописи замену на соответствующий глагол: И начаста гнѣватисѧ на Ѡлга ꙗко не шедшю ему на поганыꙗ с нима (1095 г., Ипат., л. 84);
27 (13) И рѣша има мужи смыслени. почто вы распрѧ имате (РА-имата) межи собою (ПВЛ, 1093 г., Лавр., л. 73; Ипат. — распрю имата межи собою, л. 80об); (14) Стополкъ же многу прю имѣвъ с ними (ПВЛ, 1102 г., Лавр., л. 93; Ипат. — имѣ прю, л. 95); (15) И к симъ воздержанье имѣти ѿ многаго брашна (ПВЛ, 1074 г., Поучение Феодосия Печерского, Лавр., л. 62 = Ипат., л. 68) и др.
28 Современный русский язык тоже знает подобные обороты с иметь и абстрактными именами (иметь право, иметь терпение, иметь мужество и т. д.) — их обычно считают результатом заимствований в литературном языке нового времени, однако наличие конструкций типа любъвь имѣти в языке древних вост.-слав. памятников позволило говорить о более сложном процессе в литературном языке ХVIII–ХIХ вв. — активизации модели перифрастических оборотов с иметь, обусловленной «одновременно наличием этой модели в русском языке и влиянием иметь-языков» [Гиро-Вебер, Микаэлян 2004: 57].
29 Вопрос состоит в том, в какой мере такие обороты действительно были свойственны живому древнерусскому и впоследствии русскому языку, каков их генезис на славянской и собственно восточнославянской почве и в каком отношении это значение (употребление) глагола имѣти находилось к его употреблению в собственно посессивном значении ‘обладать, habere’.
30 Э. Бенвенист [1952/2002: 211], трактовавший глагол «иметь» как «псевдотранзитивный», поскольку «[м]ежду субъектом и объектом глагола “иметь” не может существовать отношение переходности, когда действие предполагается переходящим на объект и видоизменяющим его» (он вообще не выражает действия и именно потому не может быть переведен в пассив) предлагал считать «иметь» глаголом состояния и обращал внимание на редкость наличия специальной лексемы «иметь» в языках мира [Там же: 211, 213]. Даже для и.-е. языков соответствующий глагол — «это позднее приобретение» [Там же: 211]. Именно потому, что «иметь» изначально является глаголом состояния, он широко используется многими языками — в том числе и даже в особенности древними — «в описательных оборотах, передающих субъективные состояния: “испытывать голод, холод, желание…”» [Там же: 214]. Сам глагол «иметь» в таких оборотах, как отмечает Бенвенист, означает только состояние субъекта и во многих древних языках и формально принадлежит к классу глаголов состояния, а перифрастические обороты с «иметь» используются как синонимы соответствующих глаголов состояния [Там же: 214].
31 Обратим внимание, что и славянский глагол имѣти формально принадлежит к классу глаголов состояния: это глагол на -ѣ< *ē с нулевой ступенью вокализма корня (*jьměti) — характеристики, свойственные славянским стативным глаголам (ср. мьнѣти, бъдѣти, трьпѣти, дрьжати, млъчати и т. п.) [Мейе 1951: 167, 188; ЭССЯ, 8: 226].
32 Таким образом, наши описательные обороты с имѣти ранних славянских текстов находят семантическое соответствие в других и.-е. языках, в том числе древних, при том что сама лексема iměti к и.-е. древности не восходит [ЭССЯ, 8: 226–227; Фасмер, II: 128]. Есть основания предполагать, что засвидетельствованные ранними древнерусскими летописями обороты типа любъвь имѣти и т. п. представляют собой праславянское наследие2, а по своей структуре, находящей типологическое соответствие в других древних языках, очень архаичны. Преобладание в языке ранних вост.-слав. текстов таких употреблений имѣти над его употреблениями в значении ‘habere’ может быть следом большей древности этого значения состояния субъекта по названному признаку сравнительно с генетически более поздним значением собственно обладания (ср. выше изложение аргументации Бенвениста [1952/2002]). Для эпохи ХI–ХII вв. это первичное значение славянского глагола имѣти еще вполне могло здесь оставаться доминирующим.
2. Подобные обороты отмечаются и в ст.-слав. текстах, при этом лексический состав их, если судить по данным [SJS, I: 767–768; ССС: 260], не полностью тождествен представленному в вост.-слав. источниках: общим является само значение имѣти в таких сочетаниях с абстрактными именами и модель «с сущ., обозначающими действие, состояние или свойство» (словари предлагают даже трактовать имѣти в таких сочетаниях как неполнозначный глагол) [ССС: 260].
33 Помимо преобладающего значения имѣти в перифрастических оборотах и собственно значения ‘habere’, в ПВЛ встречается также употребление имѣти в значении ‘считать, признавать кого-л. кем-л., в качестве кого-л.’ [СДРЯ ХI–ХIV вв., IV: 150], ср. [СлРЯ ХI– ХVII вв., 6: 229; Срезневский, I: 1096]. Это устойчивые обороты указания на ближайшие родственные и социальные отношения имѣти въ отьца мѣсто (или акы ѡца / брат(а) / сын(а) собѣ) и конструкция с Т. п. имени, ср. (16)–(17).
34 (16) Володимеръ же посла къ Блуду воеводѣ Ꙗрополчю съ лестью глѧ. поприꙗи ми аще оубью брата своего. имѣти тѧ хочю во ѡца мѣсто и многу честь возьмешь ѿ мене (ПВЛ, 980 г., Лавр., л. 24; РА, Ипат. — имѣти тѧ начну въ ѡца мѣсто своег, л. 30) — древнейшее «ядро» ПВЛ, наиболее архаичная часть летописи [Гиппиус 2012: 54].
35 (17) Вы же кого хощете игуменом имѣти собѣ (ПВЛ, 1074 г., Лавр., л. 62 об.; Ипат. — игуменомь поставити собѣ, л. 68 об.) — рассказ об избрании преемника Феодосия Печерского.
36 Такие употребления имѣти тоже, очевидно, достаточно древние — особенно связанные с характеристикой отношений, отождествляемых с родственными.
37 Обратим внимание на то, что контексты с глаголом имѣти в абсолютном большинстве случаев не имеют разночтений по старшим спискам ПВЛ, причем встречаются эти контексты, в том числе с перифрастическими оборотами типа любъвь имѣти и с фразеологизмом имѣти въ ѡца мѣсто, в разных частях летописи, включая ее древнейший слой — так называемое первоначальное «ядро» (Древнейший свод), которое может быть возведено к первой половине ХI в. [Гиппиус 2001]. Такие совпадающие чтения можно с высокой степенью вероятности возводить к первоначальному тексту летописи: читающиеся в древнейших частях — к лежащему в основе ПВЛ Древнейшему своду, в более поздних частях — к более поздним сводам втор. пол. ХI в. или атрибутировать составителю ПВЛ нач. ХII в. Все это подтверждает архаичность представленной в ПВЛ картины употребления глагола имѣти, которая с уверенностью может быть отнесена к ХI — самому началу ХII в.
38 Лишь в немногих случаях в версии Ипат. летописи, отражающей 2-ю редакцию ПВЛ, встречаются замены сочетаний имѣти + абстрактное имя на соответствующий глагол или замена самого имѣти на полнозначный глагол действия: И начаста гнѣвъ имѣти на Ѡлга (1095 г., Лавр., л. 76) — И начаста гнѣвати сѧ на Ѡлга (Ипат., л. 84); не вѣдыи лсти юже имѧше на нь Двдъ (1097 г., Лавр., л. 87 об.) — …юже коваше на нь Двдъ (Ипат., л. 88 об.); игуменом имѣти собѣ (1074 г., Лавр., л. 62 об.) — игуменомь поставити собѣ (Ипат., 68 об.); ср. выше в примерах (12), (17). Чтение Лавр. летописи, по всей видимости, первично — отраженная в Ипат. летописи 2-я редакция ПВЛ здесь, скорее всего, текст подновляет.
39 Надо сказать, что примерное соотношение представленности основных значений имѣти, характерное для ПВЛ, в основном сохраняется и в летописях ХII в. Так, в Киевской летописи ХII в. [КЛ] в перифрастических оборотах с абстрактными именами глагол имѣти встречается чаще всего (43 примера), частотно и его употребление в конструкциях типа имъти кого-л. кем-л. (акы кого-л.) и т. п. (21 пример), и совсем редок он в значении собственно обладания ‘habere’ (10 примеров), см. об этом также [Калинина 2019] — разрыв в представленности первого и последнего значений оказывается еще более значительным, чем в ПВЛ (ср. выше).
40 Встает вопрос оценки имеющихся в летописях употреблений глагола имѣти не только с точки зрения их архаичности, но и с точки зрения степени книжности и отношения к ситуации в живом древнерусском языке.
41 КЛ гораздо менее книжная, чем ПВЛ, а прямая речь персонажей в КЛ по многим параметрам приближается к древнерусским некнижным текстам [Зализняк 2008: 55]. При этом частотность оборотов типа любъвь имѣти здесь остается вполне высокой, оборотов типа имѣти ѿцмь собѣ (въ ѡца мѣсто) — даже более высокой, чем в ПВЛ, а употребительность в значении ‘habere’ с конкретными именами — низкой.
42 Основным способом выражения значения обладания в КЛ оказывается конструкция с глаголом быти — «оу + Р. п. + быти в 3 л. (или в презенсе)», встречающаяся, хотя и не так широко, уже в ПВЛ (см. об этом ниже).
43 Прежде чем перейти к рассмотрению этой хорошо нам известной быти-конструкции обладания в ее соотношении с имѣти‐конструкцией по данным летописей и других ранних вост.-слав. текстов, приведем данные об употреблении глагола имѣти в древнерусских некнижных текстах.
44

1.2.

45 В новгородских берестяных грамотах материал по глаголу имѣти скуден (всего пять примеров) — глагол малоупотребителен.
46 Два примера (18)–(19) читаются в известной грамоте № 752 перв. пол. ХII в. — любовном письме молодой женщины, явно образованной и знакомой с литературным языком [Зализняк 2004: 249–251]. Замечательно, что здесь имѣти выступает в тех же, что и в ранних летописях, устойчивых сочетаниях с именами.
47 (18) цьтъ до мьнь зъла имееши ‘Что за зло ты против меня имеешь…’ № 752 — ср. рассмотренные выше перифрастические обороты типа любъвь имѣти, гнѣвъ имѣти и т. п. в ПВЛ;
48 (19) а ѧзъ тѧ есмѣла (вместо есмь имѣла) акы братъ собѣ № 752 — ср. широко представленные в летописях формулы указания на близкие отношения типа имѣти въ ѡца мѣсто / имѣти акы ѡца собѣ (см.выше), ср. также приводимые А. А. Зализняком параллели из ГВЛ ХIII в. и других, преимущественно книжных, текстов: даи ми тѧ бъ имѣти акы ѡца собѣ (Ипат., 1287 г., л. 292), имѣл тѧ есмь акы ѡца собѣ (Ипат., 1288 г., л. 301), …имѣи акы брата или сна (Измагад, СлРЯ ХI–ХVII вв., 1: 26) и др. [Зализняк 2004: 252]3.
3. «Формула имъла акы братъ собъ выражает высшую степень привязанности и доверия (‘относилась как к родному’)» [Зализняк 2004: 252].
49 Грамота № 752 содержит ряд других этикетных формул — все они, по всей видимости, представляют собой черты литературности этого послания [Там же: 250–254].
50 В комментарии к грамоте № 752 А. А. Зализняк осторожно высказывает предположение, что «сам глагол имъти, по-видимому, носил оттенок книжности: подавляющая часть примеров этого глагола, собранных в словарях, происходит из книжных памятников. В берестяных грамотах, кроме этой, он встретился только в монашеском письме № 503 и в фрагменте (возможно, какого-то официального послания) № 886» [Там же: 252].
51 В грамоте № 886 перв. трети ХII в. имѣти, скорее всего, тоже употребляется в конструкции имъти кого-л. кем-л. ‘считать, признавать в качестве кого-л.’ — ср. сохранившийся фрагмент контекста (20). Грамота № 503 перв. пол. ХII в. — монашеское письмо, изобилующее церк.-слав. элементами, — представляет употребление имѣти, причем в книжной нетематической форме (см. об этом ниже), в собственно значении ‘обладать’(21).
52 (20) али мѧ имѣе[т]…№ 886 [Зализняк 2004: 275].
53 (21) …л[ъ] века ѫ в[а]съ а нынѧ не [и](м)[амь въ]лости лише въсъ (вместо васъ — описка предвосхищения) …№ 503 ‘[Я провел (?) пол]жизни у вас и ныне не имею [никакого] достояния, кроме вас …’ [Зализняк 2004: 295]. Как мы видим, конкретное значение обладания представлено отнюдь не в менее книжном контексте, чем в сочетании с абстрактными именами и в формулах типа имѣти акы братъ собѣ. Менее книжным такое употребление имѣти для древнерусского языка явно не является.
54 Помимо этих примеров, имѣти обнаружился еще в грамоте № 1014 середины ХII в. Грамота черт книжности не содержит (единственный случай такого рода из всех с глаголом имѣти в берестяных грамотах), речь в ней идет о каких-то купеческих операциях. Сохранилась она фрагментарно, ср. контекст с глаголом имѣти (22).
55 (22) …[и]мьти отъ зоу осмию на де(сѧте)… № 1014 — вероятно, недописанное отъ зоуба или отъ Зоуѧ (собств.), «выражение имѣти отъ зоуба можно было бы понимать приблизительно как ‘получить на долю’» [НБГ ХII: 114].
56 Обратим внимание, что имѣти здесь выступает фактически в значении ‘взять, получить’, т. е. в значении СВ. Как и некоторые другие *ě-глаголы психического состояния и восприятия (хотѣти, видѣти, слышати и др.), глагол имѣти в ранних славянских текстах вел себя как неохарактеризованный по виду и мог употребляться в значении СВ, ср. в контексте из ранней части ПВЛ: Аще ли побѣгнемъ, срамъ имамъ (ПВЛ, 970 г., Лавр., л. 21 об. = НПЛ мл., л. 40) ‘Если же побежим, позор будем иметь (возьмем, приобретем)’ (см. об этом [Шевелева 2017: 207, примеч. 7]). Такое употребление имѣти, видимо, не зависело от степени книжности текста — оно связано с аспектуальной характеристикой этого глагола в древнерусскую эпоху.
57 В целом же, как мы видим, по свидетельству некнижных источников, глагол имѣти отнюдь не был основным средством выражения значения обладания в др.-русск. языке раннего периода: немногочисленные случаи его использования в берестяных грамотах связаны либо с устойчивыми именными сочетаниями, хорошо известными в летописной традиции, либо — в собственно значении ‘обладать’ — представлены в грамоте несомненно книжного характера (№ 503); в наименее книжной грамоте с имѣти (№ 1014) этот глагол употреблен в значении ꙗти ‘взять, получить’.
58 Обратим внимание при этом, что имѣти нельзя считать совершенно чуждым живому древнерусскому языку — он древнерусской системе был явно известен, о чем свидетельствует замена исконного нетематического спряжения имамь, имаши и т. д. на тематическое имѣю, имѣеши и т. д. В материале берестяных грамот большинство примеров презентных форм — от этой тематической основы 3 класса, ср. выше имееши (№ 752), имѣе[т] (№ 886)4; только в книжной грамоте № 503 употреблено нетематическое имам55.
4. Ср. комментарий А. А. Зализняка к грамоте № 752 о том, что презенс глагола имѣти представлен в характерном для русского, а не церк.-слав. языка варианте [Зализняк 2004: 252].

5. Нетематическая форма имуще (прич.) читается также в церк.-слав. берестяном тексте ХIV– ХV в. — грамоте № 930, содержащей известный заговор против лихорадки, язык которого — «ц.-сл. с ошибками» [Там же: 694].
59 В материале летописей, в том числе уже в ПВЛ, новые тематические формы типа имѣю тоже встречаются нередко, при этом совпадение ряда таких чтений по старшим спискам ПВЛ свидетельствует об их принадлежности исконному тексту летописи, ср.: имѣемъ бо кормлю ѿ землѣ (ПВЛ, 997 г., Лавр., л. 44 об. = Ипат., л. 48); бѣ бо имѣꙗ под ногтемъ растворенье смртное (ПВЛ, 1066 г., Лавр., л. 56 = Ипат., л. 62); имѣю отрокъ своихъ .ѱ. (ПВЛ, 1093 г., Лавр., л. 72 об. = Ипат., л. 80 об.); Аще ли .в. главѣ имѣѥть снъ твои. то пошли и (ПВЛ, 1102 г., Лавр., л. 93 = Ипат., л. 95); тщаньѥ имѣꙗ к црквамъ (1078 г., Лавр., л. 67 = Ипат., л. 74) и др.
60 Такие тематические формы известны многим ранним вост.-слав. текстам, в том числе книжным, ср.: имѣеши Изб. 1076, 14 об., 15 об.; имѣють Уcтав Студийский ХII/ХIII вв., 224, 243; не имѣю Сборник Троицкий ХII/ХIII вв., 16 об. и др. [СДРЯ ХI–ХIV вв., IV: 151–152]6. Несомненно, в вост.-слав. диалектах нетематические формы типа имамь, имаши были вытеснены этим тематическим спряжением уже в раннюю (может быть, и в дописьменную) эпоху и уже с самого раннего времени стали допустимыми и для церк.-слав. нормы русского извода.
6. В [СДРЯ ХI–ХIV вв., IV: 151] указывается на наличие в картотеке более 1000 примеров таких форм.
61 Все это свидетельствует о том, что сам глагол имѣти был вост.-слав. диалектам известен. Однако основным средством выражения семантики обладания он в древнерусском языке не был.
62 Не был он таковым и для др.-русск. летописной традиции — в отличие от канонических церк.-слав. текстов и от ст.-слав. языка, где имѣти широко используется в значении ‘habere’7.
7. Ср. многочисленные ст.-слав. евангельские примеры типа: чкъ етеръ імѣ дъва сна Л.15, 11 (Зогр. и др.); лиси ѣзвины імѫтъ Мт.8, 20 (Зогр., Мар., Ас., Сав.); кы чкъ отъ васъ імы съто овьць і погоубль единѫ отъ нихъ… Л.15, 4 (Зогр. и др.); пѧть бо мѫжь імѣла еси і нынѣ егоже імаши нѣстъ ти мѫжь И.4, 18 (Зогр., Мар., Ас., Сав.); іже бо аште іматъ дастъ сѧ емоу. а іжь не иматъ. і еже іматъ отыметъ сѧ отъ ҥего Мк. 4, 25 (Мар., Зогр.) [ССС: 259–260; SJS, I: 767] и др.
63

2. Конструкция «оу + Р. п. + быти в 3 лице» в раннедревнерусских текстах
64 Основным способом выражения значения обладания в раннедревнерусских некнижных текстах является конструкция типа «у Х (есть)Y» — с глаголом быти и Р. п. с предлогом оу в значении посессора; преобладающей она становится и в летописной традиции ХII в.
65 Эта хорошо нам известная быть-конструкция обладания, несомненно, имеет праславянское происхождение: она известна практически всем славянским языкам [Молошная 1987] и засвидетельствована в памятниках с самого раннего времени, в том числе в старославянских. Ср. в [ССС] указание одного из значений предлога оу: «4. при обозначении лица, у которого имеется, находится что-л. : ѣдѫште і пьѭште. Ѣже сѫтъ оу ҥихъ Л10, 7 Зогр Мар; оу тебе естъ дръжава Евх 64а 7; воды же оу ҥею бъх ма не бѣаше Супр 547, 29» [ССС: 719], ср. также посессивное значение предлога оу в [SJS, IV]: «оу кого (быти) mít; иметь, (есть) у кого-н. : къде оу насъ въ поустѣ мѣстѣ хлѣбъ толико. ꙗко насытити народъ коликъ Mt 15: 33 Sav ; имѣниѣ нѣсть ꙋ наю Hom, van Wijk 109, 31» и др. [SJS, IV: 570]; ср. то же значение предлога оу в вост.-слав. памятниках по данным словарей «для обозначения принадлежности, ближайшего отношения» (дается как знач. 2 после первого пространственного значения «при, подле»): Се бѣ искони оу ба Ио.1, 2 Остр. ев.; Таче быша снове мнози оу Владимира Нест. Бор. Гл.; Суть бо у ваю желѣзныи папорзи подъ шеломы латинскими Сл.плк.Игор. и др. [Срезневский, III: 1107–1108]; «[у]потребляется при обозначении обладания чем-л.»: У Тебе есть источьникъ живота Псалт. Б-С., 22. ХI в.; бѣ бо рече у Соломана женъ .ѱ. а наложниць .p. ПВЛ, Лавр., 80 и др. [СлРЯ ХI–ХVII вв., 30: 303]. Контексты употребления быти-конструкции обладания, как мы видим, есть и вполне книжные — ее знала и церк.-слав. традиция, восходящая к старославянской.
66 По-видимому, праславянскими были обе конструкции обладания — и с быти, и с имѣти, — причем быти‐конструкция, вероятно, даже более древняя8. Важно, в каком соотношении находились эти конструкции. Конструкция с быти и предлогом оу + Р. п., возникшая на базе пространственной метафоры («обладание выражается как нахождение в личном пространстве обладателя» [Плунгян 2011: 237]), восходит к дописьменной эпохе, однако в большей части славянского мира она сейчас основной не является. Вполне вероятно, что в южнославянских диалектах (по крайней мере, в болгаро-македонских, отразившихся в ст.-слав. языке) она употреблялась наравне с имѣти-конструкцией или даже уступала последней уже в эпоху старейших памятников (хотя однозначные выводы на материале ст.-слав. текстов делать трудно, учитывая возможность влияния греческих оригиналов). Во всяком случае, в книжной церк.-слав. традиции имѣти-конструкция обладания с самого раннего времени становится основной.
8. Ср. суждение Бенвениста [1952/2002: 212] о том, что конструкции типа «быть у» являются в большинстве языков наиболее распространенным выражением отношения обладания и развитие, по имеющимся данным истории конкретных языков, «идет от типа “mihi est” к “habeo”, но не наоборот». Древнерусские данные, вопреки [Dingley 1995: 85], никак не противоречат этой идее.
67 Однако в некнижных др.-русск. текстах и даже в летописях, представляющих гибридный регистр книжного языка (см. выше), основной с раннего времени является конструкция оу + Р. п. посессора.
68 Уже в ПВЛ, несмотря на ее достаточно книжный характер, конструкция оу + Р. п. немногим уступает в употребительности имѣти-конструкции в значении ‘habere’. См. примеры оу + Р. п. с бытийным глаголом из ранней части ПВЛ (23)–(24). Ср. примеры из более поздней части ПВЛ (25)–(27).
69 (23) Кнѧже есть оу мене снъ меньшии дома. а с четырьми ѥсмь вышелъ. а онъ дома (ПВЛ, 992 г., Лавр., л. 42 об. = Ипат., 993 г., л. 46).
70 (24) И не бѣ лзѣ Володимеру помочи. не бѣ бо вои (Р. мн.) оу него (ПВЛ, 997 г., Лавр., л. 44) ‘не было у него воинов’ — при отрицании И. п. обладаемого заменяется на Р. п. — конструкция становится безличной.
71 (25) А се оу тобе есть Итларевичь. любо ꙋбии любо и даи нама (ПВЛ, 1095 г., Лавр., л. 76 = Ипат., л. 84).
72 (26) Нынѣ оу васъ нѣс меду ни скоры (ПВЛ, 946 г., Лавр., л. 16 об., «4-я месть Ольги» — вставка составителя ПВЛ; Ипат.: нынѣ оу вас нѣту меду ни скоры, л. 23 об.).
73 (27) В настоящем времени есть может опускаться, ср.: Се дружина оу тобе отьнѧ и вои. поиди сѧди Кыевѣ на столѣ ѡтни (ПВЛ, 1015 г., Лавр., л. 45 об. = Ипат., л. 49 об.)9.
9. На имеющемся материале ПВЛ нет возможности установить, существовали ли семантические различия между конструкциями с опущенным vs. представленным есть, т. е. моделями типа «у Х Y» vs. «у Х есть Y» (для современного русского языка такие различия, как известно, выявляются, см. [Селиверствова 1973; Арутюнова, Ширяев 1983: 83–90; Молошная 1987: 93] и др.). Возможно, при наличии есть актуализируется пространственный компонент семантики, ср.: есть оу мене снъ меншии дома (992 г., см. выше контекст (23)); оу тобе есть ‘имеется, сейчас находится’ Итларевичь (1095 г., пример (25)), т. е. значение становится в большей степени пространственно-посессивным. В таком случае модель без есть типа Се дружина оу тобе отьнѧ и вои ‘имеется в твоем распоряжении’ (1015 г., пример (27)) отражает нейтральную для живого древнерусского языка собственно посессивную конструкцию.
74 Заметим, что большинство этих примеров быти‐конструкции с оу + Р. п. читаются в ПВЛ в прямой речи — наиболее благоприятном для отражения черт некнижного синтаксиса в летописном тексте режиме.
75 Стоит еще обратить внимание на два примера в тексте ПВЛ (28)–(29), где посессивный оборот оу + Р. п. выступает не при глаголе быти, а при глаголе имѣти.
76 (28) и повѣдаху кождо своимъ ѡ бывшемъ и ѡ лѧдьнѣмь ѡгни. ꙗко же молоньꙗ реч иже на нбс хъ Грьци имуть оу собе (ПВЛ, 941 г., Лавр., л. 10 об. = Ипат., л. 17 об.);
77 (29) ср. из рассказа об «испытании вер» Владимиром: Аще хощеши испытати гораздо то имаши оу собе мужи. пославъ испытаи когождо их службу и[кто] како служить бу (ПВЛ, 987 г., Лавр., л. 36 об.).
78 Оба примера тоже читаются в прямой речи, но имѣти выступает в книжных формах нетематического спряжения. Сходная конструкция засвидетельствована и в ст.-слав. памятниках (…съкоупление иматъ оу тебе Euch 95а, 23 и некоторые др. [SJS, IV: 570] — значение «по отношению к, пред, для», причем чаще в таком употреблении встречается модель оу тебе естъ [Ibid.]). По-видимому, эта контаминация быти‐ и имѣти-моделей восходит к южнославянской традиции, однако в ПВЛ оборот имеет собственно посессивное значение — скорее всего, специфически книжное употребление (ср. допустимое в русском языке и сейчас, хотя искусственное использование такой модели), менее вероятно — отражение реальной возможности употребления в ХI–ХII вв. посессивного оборота оу + Р. п. и при глаголе имѣти.
79 В менее книжной сравнительно с ПВЛ КЛ ХII в. быти‐конструкция обладания с оу + Р. п. еще более употребительна — здесь она уже доминирует над имѣти в значении ‘habere’, причем связка есть в абсолютном большинстве случаев опущена [Калинина 2019], ср. примеры: Оу тебе снвъ .з. а ꙗ ихъ ѿ тебе не ѿгоню а оу мене ѡдина два сна Изѧславъ и Ростиславъ (КЛ, 1151 г., л. 156); оу тебе мало дружины (КЛ, 1150 г., л. 145 об.); брате оу тебе по Бзѣ Новгородъ силныи и Смолнескъ (КЛ, 1152 г., л. 164); бѧхуть бо и оу нихъ кони тоучни велми (КЛ, 1185 г., л. 223); воевода же бѣ оу Михалка Володиславъ Ꙗневъ братъ (КЛ, 1172 г., л. 199) и др.
80 По всей видимости, в вост.-слав. традиции эта конструкция все больше начинает восприниматься как черта синтаксиса живого языка, а имѣти-конструкция — как признак книжного церк.-слав. синтаксиса.
81 В некнижных текстах быти‐конструкция абсолютно доминирует. Многочисленные примеры долговых списков в берестяных грамотах представляют именно конструкцию «оу + Р. п. (связка нулевая)» — с самого раннего времени10. Ср. примеры из ранних грамот (30)–(32).
10. Эта модель конкурирует в долговых списках с моделью «на + М. п.», ср.: на Боѧнѣ въ Роусѣ: грвна: на Житоб(о)удѣ въ Роусѣ .гі. коунѣ и грвна истинѣ… ‘За Бояном в Русе гривна. За Житобудом в Русе иста (т. е. собственно долга без процентов) 13 кун и гривна…’ (№ 526, ХI в. [Зализняк 2004: 241]) и т. п.; реже встречается известная в русском языке и сейчас и часто осложненная семантическим компонентом временности владения [Там же: 163] конструкция «за + Т. п.»: …цьто за м[ъ](но)[ю] твориши [за] мъною осмь коунъ и гривьна… ‘Что же ты утверждаешь, будто за мной восемь кун и гривна?’ (№ 238, рубеж ХI–ХII вв. [Там же: 259]) и т. п. При этом у конструкции «на + М. п.» (тем более «за + Т. п.») более ярок, кажется, первичный пространственный компонент семантики, в то время как «оу + Р. п.» скорее представляет нейтральное посессивное значение.
82 (30) оу Рьтъкѣ : грив : оу Хва/лиса : грив : оу Тѣшадѣ / .е. (№ 905, посл. четв. ХI в. [Зализняк 2004: 248]);
83 (31) оу Мила гривена : оу Михалѧ гривен(а) : оу Ильикѣ д(в)овѣ грѣвенѣ оу Коснилѣ / довѣ : оу К[л]опоушѣ довѣ грѣвенѣ : оу [ѧр]инѣ гривена : оу Поутилѣ гривена/ (оу)‐‐‐‐‐‐(гр)ивена : ~ оу Снови‐ѣ гривена :~оу Неговита поло (гривенѣ) (Старая Русса № 19, 1 пол. ХII в. [Зализняк 2004: 336]) и др.
84 (32) Ср. в одном контексте с конструкцией «на + М. п.»: Шидовицихъ на Нѣгосѣмѣ на Рьжьковѣ зѧ/ти грвна Шидовицихъ ѫ Домана ѫ Тоудорова и/згоꙗ .і. коунъ… ‘В Шидовичах за Негосемом, Режковым зятем, гривна. В Шидовичах у Домана, Тудорова изгоя, 10 кун…’ (№ 789, посл. четв. ХI в. [Там же: 245]) и др.
85 Ср. вне долгового списка в более поздней грамоте: ино у тебе солоду было (№ 363, втор. пол. ХIV в.) — конструкция с Р. п. в партитивном значении при глаголе быти (в значении ‘имеется’) без отрицания, известная и сейчас в северных говорах (типа Было у него сыновей и т. п.) [Зализняк 2004: 159].
86 То, что модель «оу + Р. п.» с глаголом быти была в живом древнерусском языке с самого раннего времени нейтральным способом выражения значения обладания, в определенной степени подтверждается и отражением уже в ранних берестяных грамотах диалектной северо-западной конструкции с «оу + Р. п.» в агентивном значении: Жизнобоуде погоублене оу Сычевичь ‘Жизнобуд убит Сычевичами’ (№ 605/562, посл. четв. ХI в.), оу Михалѧ ѿбьран(а по)ловина беле ‘Михалем отобрана (отсортирована) половина беличьих шкурок’ (№ 225, втор. пол. ХII в. [Зализняк 2004: 183, 245, 379]11 — ср. диал. Святые все замучены у людей; одни косточки оставлены у волков и т. п. или без согласования (безличные) типа У кота всю руку исцарапано [Кузьмина, Немченко 1971: 22–24; Трубинский 1983: 221; Зализняк 2004: 183].
11. Правда, как отмечает Зализняк, для каждого из этих примеров берестяных грамот в принципе возможно и неагентивное истолкование оу + Р. п., «но почти во всех случаях предпочтительно именно истолкование с агентивным у» [Зализняк 2004: 183].
87 Агентивное значение у + Р. п. тесно связано с посессивным [Трубинский 1983: 221–223]12, ср. также [Вайс 1999]. В древненовгородском диалекте ХI–ХII вв. оба эти значения были представлены.
12. Независимо от генезиса агентивного значения, связь его в историческую эпоху с посессивным несомненна, ср. о часто встречающихся в современных северо-западных русских говорах контекстах синкретичного агентивно-посессивного значения: «Идея деятеля не выделяется в нем полностью из синкретичного агентивно-посессивного значения. Чаще всего она находится как бы на грани выделения» (примеры типа У меня после мужа етот (самовар) куплен…) [Трубинский 1983: 221].
88 Таким образом, в вост.-слав. диалектной зоне в живом употреблении уже в ХI–ХII вв. абсолютно доминировала быти‐конструкция обладания. При этом ее не следует считать инновацией — скорее напротив, имѣти-конструкция, известная, безусловно, с праславянской эпохи (вероятно, в собственно значении ‘habere’ — с позднепраславянской), не получает в вост.-слав. зоне активного развития и начинает оцениваться как книжный южнославянизм. Позднее, видимо, в зону распространения славянской имѣти-конструкции втягиваются юго-западные и западные вост.-слав. диалекты (укр. и блр.), где употребительны обе конструкции [Молошная 1987: 91–92]. Старорусские же диалекты остаются в стороне от этого процесса — для русского языка быти-конструкция так и остается основной и нейтральной, а имъти-конструкция — преимущественно книжной (литературной или официально-деловой).
89

3. Глагол имѣти в инфинитивных сочетаниях со значением будущего
90 Модальные обороты типа имамь (имать) + инфинитив известны в вост.-слав. традиции только в книжных текстах. Их значение «неизбежности, неотвратимости» наступления ситуации (извне), как уже говорилось, развилось на базе значения глагола имѣти ‘habere’ — хорошо известное развитие глагола обладания в показатель внешней необходимости (см. [Bybee et al. 1994: 183–185], в связи с рассматриваемыми древними славянскими конструкциями см. подробнее [Шевелева 2017: 205–215]). В вост.-слав. текстах эти конструкции чаще всего выражают отнесение ситуации к временному плану будущего, но не всегда13 — грамматическим будущим эти модальные сочетания в эпоху старейших памятников не являются [Там же: 209–210]. Впоследствии в вост.-слав. зоне эти модальные обороты с имать так и останутся только в книжной традиции, постепенно превращаясь в застывшие клише, — в отличие от южнославянских языков, развития по пути грамматикализации они не получают.
13. Ср. неоднократно обсуждавшийся контекст из ПВЛ: Пришедше взѧша и мертва мнѧще [и] вынесше положиша и пред пещерою и оузрѣша ꙗко живъ ѥсть. и реч игуменъ Ѳеѡдосии се имать быти ѿ бѣсовьскаго дѣиства (ПВЛ, 1074 г., Лавр., л. 65) ‘это определенно (неизбежно, закономерно) произошло (существует сейчас) от бесовского наваждения’, ‘it has to be’ (см. подробнее [Шевелева 2017: 208–210]).
91 При этом в ранних книжных текстах, включая ПВЛ, несомненна связь модального значения этих оборотов со значением ‘обладать’ глагола имѣти: свободное имѣти ‘habere’ и модальный оборот имать + инфинитив встречаются даже в пределах одного контекста — в таких случаях связь прямого значения обладания глагола имѣти и переносного значения внешней необходимости, неизбежности в его сочетаниях с инфинитивом выявляется вполне отчетливо, ср. контексты (33)–(34).
92 (33) Аще ли побѣгнемъ срамъ имамъ и не имамъ оубѣжати но станемъ крѣпко (ПВЛ, 970 г., Лавр., л. 21 об. = НПЛмл, л. 40) ‘если же побежим, позор будем иметь (позор будет нам), и ни за что не убежим (нам необходимо не убежать), но станем крепко’.
93 (34) Аще мѧ бѣсте прелстили в печерѣ первое. понеже не вѣдѧхъ кознии ваших и лукавьства. нонѣ же имамъ Гса Iсс Ха и Ба моѥго и млитву ѡца моѥго Феѡдосьꙗ. надѣюсѧ [на Хса] имам побѣдити [вас] (ПВЛ, 1074 г., Лавр., л. 66 = Ипат., л. 72 об.) — ‘теперь имею (со мной) Господа Бога моего Иисуса Христа и молитву отца моего Феодосия (теперь со мной Господь мой Иисус Христос и молитва отца моего Феодосия) … непременно (неизбежно) одержу над вами победу’.
94 Употребление имать‐оборотов в ранних книжных текстах, несомненно, семантически мотивировано: они были известны и вполне понятны с точки зрения специфики значения древнерусским книжникам. При этом в живом языке такие обороты, судя по всем данным, отсутствовали. Их отсутствие в живом употреблении было связано не только с ранней утратой др.-русск. языком нетематического спряжения глагола имѣти (см. выше), но прежде всего с самим статусом глагола имѣти в вост.-слав. диалектной зоне раннедревнерусской эпохи. Как мы видели, он был известен, но для выражения значения конкретного отчуждаемого обладания в др.-русск. языке ХI–ХII вв. практически не употреблялся (см.выше). Возникшие на базе этого значения модальные конструкции с имѣти тоже были понятны, но в живом языке не употреблялись — они вряд ли и могли возникнуть в диалектной системе, для которой значение имѣти ‘habere’ было нехарактерно. Скорее всего, конструкции типа имать + инфинитив изначально были южнославянского происхождения и в таком статусе книжных церковнославянизмов для вост.-слав. традиции и остались.
95 Конструкции иму (иметь) + инфинитив, получившие широкое распространение в вост.-слав. ареале и развившиеся впоследствии в части диалектов в будущее время, фиксируются в памятниках с ХIII в. [Соболевский 2004: 168; Юрьева 2011: 76–86]. В летописной традиции старейшие примеры обнаруживаются в Суздальской летописи [СЛ] за ХIII в. (единичный пример под 1283 г.: Хто иметь держати споръ с своимъ баскаком тако ѥму будет СЛ, Лавр., л. 170) и в Волынской летописи втор. пол. ХIII в. [ВЛ] (ѡже имешь кнѧжити во Краковѣ. тоть мы готовѣ твоі ВЛ, 1287 г., л. 301 и др., всего четыре примера) — в ПВЛ, в КЛ и в Галицкой летописи перв. пол. ХIII в. в составе той же [ГВЛ] их нет [Юрьева 2009: 84–87]. В оригиналах деловых документов эти обороты отмечаются тоже с ХIII в. [Соболевский 2004: 168; Юрьева 2011: 76–77]. Стоит, однако, обратить внимание на регулярное употребление их в древнерусских княжеских уставах, архетипы первоначального текста которых большинство исследователей возводят к ХII в. (Устав князя Владимира, Устав князя Ярослава о церковных судах) [ДКУ: 12, 85], причем читаются обороты иметь + инфинитив в абсолютном большинстве редакций и списков этих уставов без разночтений, что в принципе делает допустимым предположение о принадлежности их тексту ХII в. Ср. в заключительных формулах «проклинания» (35)–(36).
96 (35) кто иметь преступати правила си, или дѣти мои, или правнучата, или в которомь городѣ намѣстникъ, или тиоунъ, или соудьꙗ, а поѡбидѧть судъ црквныи, или кто иныи, да боудꙋть проклѧти в сии вѣкъ и в боудоущии семию зборовъ стыхъ ѡць вселеньскыхъ (Устав Влад., Син., л. 630 [ДКУ: 24], так же в др. редакциях).
97 (36) Аще кто имѣть судити црквныи суды что приданы митрополиту станет съ мною на страш- нѣмъ судѣ пред бгомь (Устав Влад., Рум. 232, л. 202 об. [Там же: 45] и др.).
98 (37) Ср. вне устойчивых формул: Аще моуж имет красти коноплѣ или ленъ и всѧкое жито, митрополиту .ві. гривен… Аще кто имет красти сватебное и огородное — все митрополитꙋ (Уст. Яросл., ГПБ, л. 105 [Там же: 88–89]) и др.
99 Не исключено, что оборот этот был известен и ранее ХIII в.
100 Формы иму, имеши, иметь и т. д., составляющие основу этого оборота, принадлежат глаголу ꙗти ‘взять’ — однокоренному с имѣти, но представляющему собой корневой глагол действия, рано закрепивший значение СВ. Глагол ꙗти вполне употребителен в текстах в собственном лексическом значении ‘взять’, ‘взять в плен’, в том числе и в образованиях от основы презенса, ср. примеры из ПВЛ (38)–(41).
101 (38) Аще не имевѣ Василька то ни тобѣ кнѧженьꙗ Кыѥвѣ ни мнѣ Володимери (ПВЛ, 1097 г., Лавр., л. 87 = Ипат., л. 88 об.);
102 (39) …иди ты Стополче на Двда любо ими любо прожени и (ПВЛ, 1097 г., Лавр., л. 89 = Ипат., л. 90) ‘либо возьми (в плен), либо прогони его’; (40) …Мы тебе не имемъ ни иного ти зла створим (ПВЛ, 1100 г., Лавр., л. 92 об.);
103 (41) ѡже то начнеть ѡрати смердъ и приѣхавъ Половчинъ оударить и стрѣлою и лошадь ѥго поиметь. а в село ѥго ѣхавъ иметь жену ѥго и дѣти ѥго и все имѣньѥ ѥго (ПВЛ, 1103 г., Лавр., л. 93 об., РА — возьмет) и др.
104 Известен глагол ꙗти (и ꙗти сѧ) и в берестяных грамотах, ср.: а нынѣ мѧ въ томъ ѧла кънѧгыни ‘а теперь меня за это схватила (арестовала) княгиня’ (№ 109, кон. ХI – нач. ХII в. [Зализняк 2004: 162, 257–259]) — грамота неновгородского (юго-западного) происхождения; ѧ ныньково ѧли по коунь на ньдьлоу ‘А теперь взяли по куне на неделю’ (№ 1002, ХII в. [НБГ ХII: 101]; ср. от презентной основы: а [г] рьзно нь имуо ‘а трех резан не возьму (или: не возьмут)’ (№ 994, блок грамот Якима, втор. пол. ХII в. [Там же: 94]) и др.
105 Всеми исследователями отмечалось, что инфинитивная конструкция типа иметь судити, иметь красти и т. п. не имеет модального значения и близка к значению собственно будущего ‘станет, будет судить’ и т. п. (см. [Борковский 1949: 147–148; Горшкова, Хабургаев 1981: 322; Юрьева 2011: 86] и др.). Обращалось внимание и на принципиально отличные от конструкций имать + инфинитив условия употребления этих оборотов — тяготение их к протасису условной конструкции (см. примеры), что в принципе несовместимо с модальностью внешней необходимости, неотвратимости, выражаемой конструкциями имать + инфинитив, часто употребляющимися в главной части условных конструкций и выражающими неизбежность наступления ситуации [Юрьева 2009: 86; Шевелева 2017: 204–205, 211].
106 Надо признать, что это разные конструкции и пути семантического развития у них разные. Значение оборота иму + инфинитив развивается не на базе значения ‘имею, обладаю’, а на базе значения ‘возьму, получу’. Семантика СВ выводит на первый план значение начала существования новой ситуации — не случайно конструкции иму + инфинитив называли «будущим начинательным» [Потебня 1888: 366], обращая внимание на сходство их значения со значением оборотов начьноу + инфинитив14. Действительно, лишенное модальных компонентов значение конструкций с иму оказывается очень близким значению конструкций начьну (почьну) + инфинитив — в обоих случаях в фокусе наступление новой ситуации15, контексты употребления тех и других оборотов в др.-русск. эпоху также сходны, ср. те же заключительные формулы «проклинания» с глаголом почьнеть: даже которыи кнѧзь по моѥмь кнѧжении почьнеть хотѣти ѿꙗти оу стго Геѡргиꙗ. а Бъ боуди за тѣмь и стаꙗ бца и тъ стыи Геѡргии (Мстислав. грам. ок. 1130 г. [Хрест. 1952: 33]); или кто почнеть сѧ запирати того. тъ станеть со мною передъ бмь (Дух. новгор. Климента до 1270 г. [Там же: 56]) и др. — ср. выше те же формулы с иметь.
14. Надо сказать, что именно А. А. Потебня [1888] подчеркивал необходимость отличать эти конструкции с иму от модальных конструкций с имамь: «предполагает вещественное значение не иметь, а брать, а в грамматическом отношении уже в др.-русск. может быть совершенно».

15. Развитие значения ‘взять что-л. делать’ в значение ‘начать что-л. делать’ хорошо подтверждается диалектными и фольклорными данными, ср. выделяемое диалектными словарями у глагола взять в сочетании с инфинитивом значение «начать делать что-л.», «приняться делать то, что обозначено глаголом» [СРНГ, 4: 271; АОС, 4: 81], ср. примеры: Когда грятки рвать возьму Арх., Мез.; Он йево взял бить Арх., Вел.; …стали её поливать, горошина взяла расти выше избы Волог., Афанасьев; Стала тут сорока выщекатывать, взяла тут сорока выговаривать Онеж. Арх., Гильфердинг [Там же] и др.
107 По-видимому, конструкции с иму и почьну в древнерусскую эпоху сосуществовали как близкие по значению — по крайней мере, с ХIII в., а может быть и раньше16. Именно эти конструкции получают в вост.-слав. зоне активное развитие и впоследствии окажутся основными конкурентами (наряду с позднее развившимися конструкциями со стану) на грамматикализацию в будущее время — это и произошло с иму‐оборотами в значительной части вост.-слав. диалектов. Ср. пример иму‐конструкции из берестяной грамоты ХIV в., причем в одном контексте с конструкцией почноу + инфинитив (42).
16. Как уже говорилось, решение вопроса о наличии иму-оборотов в др.-русск. языке ХII в. и ранее во многом зависит от лингвотекстологического исследования и датировки древнерусских княжеских уставов.
108 (42) какъ / имешь продавать и ты / даи намъ ржи на полти / ну какъ людомъ поц/нешь давать (№ 364, втор. пол. ХIV в.) — перевод А. А. Зализняка [2004: 606]: ‘Когда будешь продавать, дай нам ржи на полтину — как людям станешь давать (т. е. на тех же условиях)’.
109 По мнению А. А. Зализняка, сочетание поцнешь давать носит здесь более свободный характер, чем имешь продавать, обладающее, по-видимому, «[н]есколько большей степенью грамматикализации» [Там же: 607] — вполне вероятно для второй половины ХIV в.17.
17. До недавнего времени этот пример был единственным известным примером иму‐конструкции в берестяных грамотах [Зализняк 2004: 607]; самым ранним он остается и до сих пор, однако обнаружились два аналогичных примера в более поздней грамоте (ХV в.), ср.: Давалъ ѥси пожни в наимы, і хто іметь тыи пожни косить, и ѧзъ тыхъ поимаю да траву на воротъ взвѧжю, да ихъ веду в городъ. Толко, оспо, имете мене жаловать оѿтошлите, осподо, {п}ко мнѣ грамотьку до Петрова дни … (№ 962, ХV в.) — перевод А.А. Зализняка: «Ты давал пожни в наймы, а кто будет те пожни косить, тех я схвачу, да траву на шею привяжу и поведу в город Если, господа, меня пожалуете, то отошлите, господа, ко мне грамотку до Петрова дня …» [НБГ ХII: 69, 73].
110 Таким образом, получившие развитие в вост.-слав. зоне и впоследствии грамматикализовавшиеся в части диалектов в будущее время обороты иму + инфинитив сформировались на базе значения ‘взять’, в силу своей аспектуальной семантики (СВ) близкому к начинательному ‘начать’. При этом значение ‘взять, получить’ принадлежит в то же время и семантической сфере обладания. Модальные обороты имамь + инфинитив не получили в вост.-слав. зоне развития в силу нехарактерности для нее самого глагола имѣти в значении ‘habere’ (см.выше). Глагол же ꙗти ‘взять’, как и производный от него имати ‘брать’, вполне были для др.-русск. диалектов характерны. Поэтому и переносное значение инфинитивных конструкций с иму вполне может развиваться на базе значения ‘взять, получить’, тоже принадлежащего семантической сфере обладания, но при этом имеющего в фокусе начало существования ситуации и вполне представленного в некнижном языке18.
18. Показательно, что и в одном из немногих имеющихся случаев употребления имѣти в берестяных грамотах, причем единственном без признаков книжности, этот глагол выступает в значении СВ: [и]мьти отъ зоу осмию на де(сѧте) № 1014 ‘получить на долю’ (или ‘получить, взять от Зуя’) — см. выше 1.2, пример (22).
111 Вообще значения из сферы обладания типа ‘взять, получить’ (‘get’, ‘catch’) типологически известны — наряду с ‘have’ — как источник грамматикализации будущего времени [Bybee et al. 1994: 253, 258]. Хотя путь такой грамматикализации чаще идет, как и для прочих значений из сферы обладания, через стадию облигаторных модальных конструкций, возможно и непосредственное («direct») развитие от обладания (в разных его видах) к будущему [Там же: 258–262]. Это мы и наблюдаем у древнерусских конструкций с иму, а аспектуальная семантика СВ и фокусирование на начальной стадии существования ситуации (ср. возможный перенос ‘взять что-л. делать’ → ‘начать что-л. делать’) сближает их с конструкциями с начьну / почьну. Грамматикализации в будущее время иму‐конструкции достигнут после ХIV в.

References

1. Арутюнова, Ширяев 1983 — Arutyunova N. D., Shiryaev E. N. Russkoe predlozhenie: Bytiinyi tip (struktura i znachenie) [The Russian sentence: Existential type (structure and meaning)]. Moscow: Russkii Yazyk, 1983.

2. Бенвенист 1952/2002 — Benveniste E. The verbs to be and to have and their functions in language. Obshchaya lingvistika. Benveniste E. Transl. into Russian. Moscow: Editorial URSS, 2002, 203–224.

3. Борковский 1949 — Borkovskii V. I. Sintaksis drevnerusskikh gramot (Prostoe predlozhenie) [Syntax of Old Russian letters (Simple sentence)]. Lvov: Lvov State Univ. Publ., 1949.

4. Вайс 1999 — Weiss D. A preposition that made a brilliant carreer (on the hypothetical agentive meaning of the construction “u + noungen”). Tipologiya i teoriya yazyka: ot opisaniya k ob’’asneniyu. K 60-letiyu A. E. Kibrika. Rakhilina E. V., Testelets Ya. G. (eds.). Moscow: Yazyki Russkoi Kul’tury, 1999.

5. Гиппиус 2001 — Gippius A. A. Rekoša družina Igorevi: Towards textological stratification of the Primary Chronicle]. Russian Linguistics, 2001, 25: 147–181.

6. Гиппиус 2012 — Gippius A. A. Before and after the Primary Codex: Early chronicle history of Russia as an object of textological reconstruction. Rus’ v IX–X vekakh. Arkheologicheskaya panorama. Makarov N. A. (ed.). Moscow; Vologda: Drevnosti Severa, 2012, 37–63.

7. Гиро-Вебер, Микаэлян 2004 — Guiraud-Weber M., Mikaelyan I. In defense of the verb imet’. Sokrovennye smysly. Slovo. Tekst. Kul’tura. Sbornik statei v chest’N. D. Arutyunovoi. Moscow: Yazyki Slavyanskoi Kul’tury, 2004, 54–68.

8. Горшкова, Хабургаев 1981 — Gorshkova K. V., Khaburgaev G. A. Istoricheskaya grammatika russkogo yazyka [Historical grammar of Russian]. Moscow: Vysshaya Shkola, 1981.

9. Гудков 1963 — Gudkov V. P. A parallel from the history of future forms in Serbo-Croatian and Russian. Kratkie soobshcheniya Instituta slavyanovedeniya AN SSSR, 1963, 38: 38–45.

10. Живов 2004 — Zhivov V. M. Ocherki istoricheskoi morfologii russkogo yazyka XVII–XVIII vekov [Essays on historical morphology of the 17th–18th centuries Russian language]. Moscow: Yazyki Slavyanskoi Kul’tury, 2004.

11. Живов 2017 — Zhivov V. M. Istoriya yazyka russkoi pis’mennosti [History of the language of Russian literary texts]. Vol. I. Moscow: Dmitry Pozharsky Univ., 2017.

12. Зализняк 2004 — Zaliznyak A. A. Drevnenovgorodskii dialekt [Old Novgorod dialect]. 2nd edn. Moscow: Yazyki Slavyanskoi Kul’tury, 2004.

13. Зализняк 2008 — Zaliznyak A. A. «Slovo o polku Igoreve»: vzglyad lingvista [The Tale of Igor’s Campaign: A linguist’s viewpoint]. 3rd edn. Moscow: Rukopisnye Pamyatniki Drevnei Rusi, 2008.

14. Калинина 2019 — Kalinina A. A. Predikativnye posessivnye konstruktsii v yazyke drevnerusskikh letopisei (na materiale Kievskoi, Suzdal’skoi i Novgorodskoi pervoi letopisi starshego izvoda) [Predicative possessive constructions in the language of Old Russian chronicles (based on Kievan, Suzdal, and Novgorod First Chronicle)]. Term paper. Moscow: Moscow State Univ., 2019.

15. Кузнецов 1953 — Kuznetsov P. S. Istoricheskaya grammatika russkogo yazyka. Morfologiya [Historical grammar of Russian. Morphology]. Moscow: Moscow State Univ. Publ., 1953.

16. Кузнецов 1959 — Kuznetsov P. S. Ocherki istoricheskoi morfologii russkogo yazyka [Essays on historical morphology of Russian]. Moscow: Academy of Sciences of the USSR Publ., 1959.

17. Кузьмина, Немченко 1971 — Kuz’mina I. B., Nemchenko E. V. Sintaksis prichastnykh form v russkikh govorakh [Syntax of participial forms in Russian dialects]. Moscow: Nauka, 1971.

18. Мейе 1951 — Meillet A. Le slave commun. Paris: Honoré Champion, 1934. Transl. into Russian.

19. Молошная 1987 — Moloshnaya T. N. Verbal possessive constructions and possessive perfect in Slavic. Sovetskoe slavyanovedenie, 1987, 4: 91–104.]

20. Мустафина, Хабургаев 1985 — Mustafina E. K., Khaburgaev G. A. The problem of Old Russian periphrastic future with imamь, xošču, and mogu (based on the 14th–15th century versions of the Primary Chronicle). Vestnik MGU. Seriya 9. Filologiya, 1985, 2: 20–32.

21. Плунгян 2011 — Plungian V. A. Vvedenie v grammaticheskuyu semantiku: grammaticheskie znacheniya i grammaticheskie sistemy yazykov mira [An introduction to grammatical semantics: Grammatical meanings and grammatical systems of the world’s languages]. Moscow: Russian State Univ. for the Humanities, 2011.

22. Потебня 1888 — Potebnya A. A. Iz zapisok po russkoi grammatike [Selected writings on the Russian grammar]. Vol. 1–2. Kharkov: M. F. Silberberg Publ., 1888.

23. Селиверстова 1973 — Seliverstova O. N. Semantic analysis of predicative possessive constructions with the verb ‘to be’. Voprosy Jazykoznanija, 1973, 5: 95–105.

24. Соболевский 2004 — Sobolevskii A. I. Lectures on history of the Russian language. 4th edn. Trudy po istorii russkogo yazyka. Vol. 1. Sobolevskii A. I. Moscow: Yazyki Slavyanskoi Kul’tury, 2004.

25. Трубинский 1983 — Trubinskii V. I. Resultative, passive, and perfect in certain Russian dialects. Tipologiya rezul’tativnykh konstruktsii (rezul’tativ, stativ, passiv, perfekt). Nedyalkov V. P. (ed.). Leningrad: Nauka, 1983, 216–226.

26. Шевелева 2017 — Sheveleva M. N. On the grammatical semantics of the periphrastic constructions like imatь byti vs. xočetь byti in early East Slavic texts. Russkij jazyk v nauchnom osveshchenii, 2017, 2(34): 194–218.

27. Юрьева 2009 — Yur’eva I. S. Semantika glagolov iměti, xotěti, načati (počati) v sochetaniyakh s infinitivom v yazyke drevnerusskikh pamyatnikov XII–XV vv. [Semantics of the verbs iměti, xotěti, načati (počati) in combination with infinitives in Old Russian of 12th–15th centuries]. Ph.D. diss. Moscow: Moscow State Univ., 2009.]

28. Юрьева 2011 — Yur’eva I. S. The infinitive constructions with the verbs imamь and imu in Old Russian texts. Russkij jazyk v nauchnom osveshchenii, 2011, 2(22): 68–88.

29. Bybee et al. 1994 — Bybee J. L., Pagliuca W., Perkins R. The evolution of grammar: Tense, aspect, and modality in the languages of the world. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1994.

30. Dingley 1995 — Dingley J. IMĚTI in the Laurentian redaction of the Primary Chronicle. The language and verse of Russia. In honor of Dean S. Worth. On his sixty-fifth birthday. Birnbaum H., Flier M. S. (eds.). Moscow: Vostochanya Literatura, 1995, 80–87.

31. Isačenko 1974 — Isačenko A. On ‘Have’ and ‘Be’ languages. Slavic Forum. Essays in linguistics and literature. Flier M. (ed.). Тhe Hague: Mouton, 1974, 43–77.

Comments

No posts found

Write a review
Translate